Array Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского

Постигнешь, гордость отреша,
Сколь эта вера хороша, —
Тебе откроется Душа
Востока — здесь, в Камакуре.

Да — речь Ананды на устах:
О воплощеньях в рыб и птах,
Учитель здесь — во всех мечтах,
И сладок ветр в Камакуре.

От золотых, прикрытых век
Не скрыто: век сменяет век,
Но Лотос — воссиял навек
От Бирмы до Камакуры.

И слышен в воздухе густом
Тибетских барабанов гром;
Звучит: «Ом мани падме ом» [5] Правильнее «Ом мани падме хум», — допускающая множество толкований буддийская формула (одно из возможных: «Ом драгоценность в лотосе хум»).
Всем странам из Камакуры.

Бенарес — не уберегли,
Бодхгайя древняя — в пыли,
Грозить враги теперь пришли
И Будде и Камакуре.

Среди туристов, суеты —
Руина злата, нищеты,
О, как в себя вмещаешь ты
Великий смысл, Камакура [6] Камакура — город в Японии, на острове Хонсю. Здесь находится гигантская бронзовая статуя Будды (XIII век). ?

Моленья длятся и поднесь.
Задумайся и строго взвесь:
Не Бог ли облачился здесь
В златую плоть, в Камакуре?

Когда хоронят короля
Тоскуя и скорбя, —
Печалью полнится земля,
Приемля прах в себя.
Конечно, каждый должен пасть,
У всех судьба одна:
Но Власть обречена во Власть
И жить обречена.

Он вдаль смотрел, поверх голов,
Сквозь время, сквозь года,
Там в муках из его же слов
Рождались города;
Лишь мыслью действуя благой —
Сколь мал бы ни был срок, —
Один народ в народ другой
Преобразить он мог.

Он кинул свой прощальный взор
На цепь минувших лет,
Через гранит, через простор,
Что солнцем перегрет.
Отвагою души горя,
Герой рассеял тьму,
Тропу на север проторя
Народу своему.

Доколь его достало дней
И не сгустилась мгла —
Империя слуги верней
Найти бы не смогла.
Живой — Стране был отдан весь,
Теперь — Господь, внемли! —
Его душа да станет здесь
Душой его земли!

Радость в джине да в чаю
Тыловому холую,
Соблюдающему штатские порядки.
Но едва дойдет до стычки,
Что-то все хотят водички
И лизать готовы водоносу пятки.
А индийская жара
Пропекает до нутра,
Повоюй-ка тут, любезный господин!
Я как раз повоевал,
И — превыше всех похвал
Полковой поилка был, наш Ганга Дин.
Всюду крик: Дин! Дин! Дин!
Колченогий дурень Ганга Дин!
Ты скорей-скорей сюда!
Где-ка там вода-вода!
Нос крючком, зараза, Ганга Дин!

Он — везде и на виду,
Глянь — тряпица на заду,
А как спереди — так вовсе догола.
Неизменно босиком
Он таскался с бурдюком
Из дубленой кожи старого козла.
Нашагаешься с лихвой —
Хоть молчи, хоть волком вой,
Да еще — в коросте пота голова;
Наконец, глядишь, привал;
Он ко всем не поспевал —
Му дубасили его не разщ, не два.
И снова: Дин! Дин! Дин!
Поворачивайся, старый сукин сын!
Все орут на бедолагу:
Ну-ка, быстро лей во флягу,
А иначе — врежу в рожу, Ганга Дин!

Он хромает день за днем,
И всегда бурдюк при нем,
Не присядет он, пока не сляжет зной;
В стычках — Боже, помоги,
Чтоб не вышибли мозги! —
Ну, а он стоит почти что за спиной.
Если мы пошли в штыки —
Он за нами, напрямки,
И всегда манером действует умселым.
Если ранят — из-под пуль
Вытащит тебя, как куль:
Грязнорожий, был в душе он чисто-белым.
Опять же: Дин! Дин! Дин!
Так и слышишь, заряжая карабин,
Да еще по многу раз!
Подавай боеприпас,
Подыхаем, где там чертов Ганга Дин!

Помню, как в ночном бою
В отступающем строю
Я лежать остался, раненый, один,
Мне б хоть каплю, хоть глоток —
Все ж пустились наутек,
Но никак не старина, не Ганга Дин.
Вот он, спорый, как всегда;
Вот — зеленая вода
С головастиками, — слаще лучших вин
Оказалась для меня!
Между тем из-под огня
Оттащил меня все тот же Ганга Дин!
А рядом: Дин! Дин! Дин!
Что ж орешь ты, подыхающий кретин?
Ясно, пуля в селезенке,
Но взывает голос тонкий:
Ради Бога, Ради Бога, Ганга Дин!

Он меня к носилкам нес,
Грянул выстрел — водонос
Умер с подлинным достоинством мужчин,
Лишь сказал тихонько мне:
«Я надеюсь, ты вполне
Был водой доволен» — славный Ганга Дин.
Ведь и я к чертям пойду:
Знаю, встретимся в аду,
Где без разницы — кто раб, кто господин;
Но поилка наш горазд:
Он и там хлеьбнуть мне даст,
Грешных душ слуга надежный, Ганга Дин!
Да уж — Дин! Дин! Дин!
Посиневший от натуги Ганга Дин,
Пред тобой винюсь во многом,
И готов поклсться Богом:
Ты честней меня и лучше, Ганга Дин!

Я старый О'Келли, мне зорю пропели
И Дублин и Дели — с фортов и с фронтов, —
Гонконг, Равалпинди,
На Ганге, на Инде,
И вот я готов: у последних… портов.
Чума и проказа, тюрьма и зараза,
Порой от приказа — мозги набекрень,
Но стар я и болен,
И вот я уволен,
Мой кошт хлебосолен: по шиллингу в день.

Хор : Да, за шиллинг в день
Расстараться не лень!
Как его выслужить — шиллинг-то в день?

Рехнешься на месте — скажу честь по чести, —
Как вспомню о вести: на флангах — шиит,
Он с фронта, он с тыла!
И сердце застыло;
Без разницы было, что буду убит.
Ну что ж, вероятно, жене неприятно,
Чтобы мне, господа,
Не стоять в холода
Возле биржи труда, — не возьмете ль в курьеры?

Общий хор: Зачислить в курьеры:
О, счастье без меры, —
Вот старший сержант — он зачислен в курьеры!
На него взгляни,
Все помяни,
До воинской пенсии вплоть —
ГОСПОДЬ, КОРОЛЕВУ ХРАНИ!

Шива, сеятель злаков, гонитель небесных туч,
В наидревнейшие годы грозен был и могуч,
Он назначил каждому участь, работу и пищу деля,
Не позабыл никого, от нищего до короля.

Все он создал — Шива-Охранитель,
Бог великий! Бог великий! Все он сотворил:
Колючки для верблюдов и сено для коров,
Материнское сердце — лишь для тебя; спи сынок мой,
и будь здоров.

Пшеницу дал он богатым и просо дал беднякам,
Ходящим за подаяньем — отбросы и рваный хлам,
Пусть бык достанется тигру, стервятнику — падаль глотать,
Бездомным волкам назначил с голоду кости глодать.
Никто не вознесся слишком, никто не остался наг.
Стояла Парвати рядом, следя за раздачей благ.
Подурачить решила Шиву — то-то смеху будет, гляди! —
И маленького кузнечика спрятала на груди.

Закончен раздел; богиня спросила, скрывая смех:
«Властелин миллионов ртов, накормил ли ты вправду всех?»
Шива, смеясь, ответил: «Раздача благ — позади.
Сыт даже тот, которого спрятала ты на груди».