Эдуард Асадов - Полное собрание стихотворений в одном томе (сборник)

Чуть улыбнувшись, строго посмотрела,
Губной помадой освежила рот,
Неторопливо кофточку надела
И легким шагом двинулась вперед.

Шла женщина спокойно и упрямо,
И строгий свет горел в ее глазах,
А сзади три насильника и хама,
Рыча от боли, корчились в кустах…

О, люди! В жизни трудно все предвидеть!
И все-таки не грех предупредить
Мужчин, способных женщину обидеть
И даже силу где-то применить:

Чтить женщину есть множество причин:
Когда умом, да и силенкой тоже
Она сегодня часто стоить может
И двух, и трех, и пятерых мужчин!

Все жаждут любви. Только как понять
Порой в ней нелепейшие различья:
Там чувства застыли от безразличья,
А тут за плевок могут жизнь отдать?!

Какой-нибудь старый распутный чин
Цинично с амурами лезет к молодости,
А молодость, часто без капли гордости,
Доверчиво стелется перед ним.

А здесь вдруг начальница, щуря взгляд
И сея улыбочки сквозь одышку –
Толста: не поймешь где перед, где зад? –
На лирику тянет почти мальчишку…

Распутную старость легко понять:
Ей нужно «свежатинки», как салата.
Но молодость – та, что всегда крылата,
Вот ей-то зачем этот смрад глотать?!

А там, где и сверстники. Что с того?!
Вы – молоды. Счастливы. Вот богатство!
Так нет же! Бог ведает отчего
Один превращается в божество,
Другой чуть не сам заползает в рабство.

Какую ж дорогу в любви избрать?
Кого утверждать и к чему стремиться?
Конечно, неплохо рабу обнять,
Но сколько же счастья способна дать
Любимая, избранная царицей!

Он хуже, чем с вещью, с ней обращался,
Ценя только дом и свою жену,
И чем он безжалостней с ней общался,
Тем выше и красочней ей казался,
Пока не оставил ее одну…

Он жил с ней, ни дня ее не любя.
Вот тут-то бы вдруг против зла и хамства
Восстать, не щадя и самой себя,
Восстать, все прогнившее отрубя,
И вырвать из сердца былое рабство!

Да, видно, душа ее, как «дурдом»,
В конвульсиях жалкого поклоненья,
Любила по-прежнему день за днем
И пошлость, что густо чадила в нем,
И чуть ли не все свои униженья.

Известно: любовь – высочайший свет,
Что солнечно жжет, опаляя счастьем.
А вот если света в помине нет?
И вместо любви – гнусноватый бред?
Вот тут-то с чего возникают страсти?!!

Ведь в свете любви – на любую фразу
Душа может взмыть, как весенний стяг!
А он о любви не сказал ни разу,
А брал все, что хочется, просто так.

Вопрос тут, быть может, совсем не сложен:
Любовь, как твердит поговорка, зла.
Но даже козел, ей же богу, должен
Давать ну хоть шерсти или тепла!

Но он ей не дал ничего ни разу,
Живя в ее сердце на всем готовом.
И брал все по-волчьи легко и сразу,
Себя не связав ни малейшим словом.

До этого места все ясно вроде:
Чем душу безжалостней унижают,
Тем большим восторгом глаза сияют
И все получается, все выходит.

Нам скажут, что рабство и так противно.
Зачем вспоминать еще эти страсти?
Но дело-то в том, что оно активно
И, чей-то башмак полизав умильно,
Глядишь, и само уже рвется к власти!

И будь эти вещи на свете редки –
О чем тогда споры или борьба?!
Но сколько их! Вот у моей соседки,
У женственной, милой моей соседки,
Как раз вот такая, увы, судьба.

Не взятая замуж любимым «богом»
(Ведь рабству всегда отвечают – «Нет!»),
С годами, за новым уже порогом
Нашла она радостно-яркий свет.

И муж ей достался родным-родной,
Отдавший ей лучшее в человеке:
И чувства, и мысли, и сердца зной.
Рванись же и ты к нему всей душой,
А рабство свое растопчи навеки!

Ведь ясно же: тут только жить и жить!
Любовь! Ну какого ж еще богатства?!
Да рабство – позлее любого гадства,
А ей бы лишь прошлое возвратить.

Ну есть ли хоть что-нибудь в жизни хуже?
И счастье зажжет ли она в дому?
Жить с мужем, твердить о любви к нему,
А втайне любить все равно не мужа…

И вот, чтобы снова в мечтах связать
Былое с сегодняшними делами,
Она просит мужа себя ласкать,
Как тот, кого силится воскрешать
И даже душиться его духами…

И нет ей по-прежнему ничего
Дороже того, что ей было свято:
И жить под него, и шутить под него,
И даже питаться, как он когда-то…

Нет, сколько же все-таки дикарей!
Зачем надо жить вот с такой химерой:
Ни праздника мужу, ни счастья ей
И делать всю жизнь абсолютно серой?!

Мне жаль эту женщину. Но она
Сама сотрясала их дом, как грушу,
И страсть свою выдумала сама,
И вечно двоила и жизнь, и душу.

Ей трудно. Но скажем наверняка,
Что есть беда и гораздо хуже.
И жаль мне здесь все-таки только мужа,
Святого и доброго дурака…

Как хотел бы я вырвать тебя из прошлого,
Из далекой, бездумно-пустой глуши,
Из чего-то случайного, дымно-пошлого,
Хуже яда для тела и для души!

Сколько раз я со страстью мечтал порой,
Что явись я к тебе молодым, отчаянным,
То, наверное, многим мечтам и чаяньям
Удалось бы свершиться для нас с тобой.

Мне казалось: вручи я тебе все личное,
Что жило во мне радостно и любя,
То тогда все чужое и неприличное,
Все случайное, глупое и циничное
Не смогло б и дотронуться до тебя.

Но по-разному судьбы людские вяжутся:
И попробуй найди, разгадай секрет,
Ведь кому-то и мрак наслажденьем кажется,
А кому-то – умри, но подай рассвет!

Вот ты ходишь по городу, по квартире,
Вот на даче салат собралась срывать,
И в душе твоей, словно в закрытом мире,
Ничего-то решительно не понять.

Как хотел бы я вырвать тебя из прошлого,
Из ошибок, из вьюги чужой-чужой,
Только много ли будет тогда хорошего?
И доставит ли радость тебе самой?

Да, мы вместе! Но где убежденность в том,
Что, шагнув в этот песенный мир со мной,
Ты не будешь, как прежде, скучать о нем,
О чужом мне, далеком твоем былом
И не кинешься снова к нему душой?

Ты воскликнешь: – А надо ли ворошить
В нашей памяти то, что засыпал снег?! –
Это так. Только зла не сразить вовек,
Если зло это где-то трусливо скрыть.

Ведь оно, если спрятать его, тая,
А не выбросить прямо и честно прочь,
Ядовито, как подленькая змея,
Будет вечно нас жалить и день и ночь!