Эдуард Асадов - Полное собрание стихотворений в одном томе (сборник)

Гуляйте ж и празднуйте до утра!
И слов моих добрых не забывайте.
А я уезжаю. А мне – пора…
Билет уже куплен. Ну все… Прощайте».

Затем осушила бокал и… прочь!
С улыбкой покинула праздник людный.
Ушла и… повесилась в ту же ночь…
Такой уж был, видно, «характер трудный».

Скрипач угасал. У постели его
Сошлась профессура. По хмурым лицам
Понятно было даже сестрицам,
Что сделать нельзя уже ничего.

И старший, почти на весь мир светило,
Вздохнул, огорченно пожав плечом:
– Как жаль, что с прекраснейшим скрипачом
Судьба так безжалостно поступила…

Ну что здесь наука придумать может?
Увы, к сожаленью, хирург не маг!
И скальпель вновь уже не поможет,
А все остальное уже пустяк!..

Ушли, разговаривая сурово.
И вряд ли хоть кто-нибудь догадался,
Как в тихой палате взгляд у больного
Железной решимостью наливался.

Потом, на обходе, вопрос упрямо:
– Профессор, прошу… только твердо и прямо:
Сколько недель у меня еще есть? –
И честный ответ: – Я не Бог, не гений…
Но если жить тихо и без волнений,
То месяцев пять, а быть может, шесть…

– А если… А если все же волненье?
И даже предельное напряженье?
Тогда усложняется разговор?
– А если волненье? Тогда простите…
И тут ни с кого уже не взыщите… –
И вышел, нахмурившись, в коридор.

Что в мире артисту важней всего?
Нет, время не значит тут ничего,
Ведь жизнь – это труд, впрессованный в чувства!
А если точнее еще сказать,
То все, что имеешь, не жаль отдать
За миг, за редчайший накал искусства!

Гудит в напряженье громадный зал
Уж свет исступленно гореть устал:
Бинокли, цветы, пестрота нарядов…
Зал переполнен, он дышит… ждет:
Когда, наконец, маэстро шагнет
Сюда, под скрещение сотен взглядов?!

И вот, словно вдруг одолев предел,
Он даже не вышел, а пролетел,
Встал у рояля, прямой и гибкий,
Весь – светлых и радостных чувств исток,
В приветственном жесте вскинул смычок,
Бросая в бушующий зал улыбки.

И тут же вдоль кресел пополз змеею
Шепот: – Да он же здоров, как Бог!
А нам говорили, маэстро плох…
Ну вот ведь как лгут болтуны порою!..

Скажите мне: сколько бывает рук
В час вдохновенья у музыканта,
В главный, сияющий миг таланта?
Две? Двадцать две? Или двести вдруг?!

И кто догадается, сколько воли
Обязан собрать человек в кулак,
Чтоб, выпив все средства от дикой боли,
Стоять и сиять, точно вешний стяг!

Да что там стоять?! Не стоять, а взвиться
Над залом, людьми, над самим собой,
Всей страстью искусства и всей душой
Рассыпаться, сгинуть и вновь родиться!

Швырнул виртуоз огневой каскад
Из муки, восторгов и бури счастья.
И был он сейчас здесь верховной властью
И каждому сущему друг и брат!

Звездам берлинским впору упасть
Нынче к ногам скрипача России!
А слезы в глазах – это только часть
Чувств, затопивших сердца людские!

Назавтра – газеты! Тучи газет:
«Маэстро, исполненный вдохновенья!»,
«Огромный успех! Артистизм, горенье!»,
«Удач ему новых на сотни лет!»

Но много ли пресса о жизни ведала?
Статьи чуть не плавились от похвал!
Да только маэстро их не читал,
Его на рассвете уж больше не было…

Утром, в общежитье, на окне
Ветер перелистывает книгу.
Понимает в ней, конечно, фигу,
Но доволен, видимо, вполне.

А потом студент ее листает,
Тот, что сладко на занятьях спит,
Тоже ни черта не понимает
И сердито автора честит.

Вслед за тем берет ее девчонка,
Та, которой книгу он принес.
Все девчонка понимает тонко,
Но, хитря, смущается до слез.

Говорит: – Не надо волноваться.
Чтоб экзамен твой не завалить,
Следует терпения набраться.
А чтоб в матерьяле разобраться,
Добрый месяц теме посвятить! –

Никогда студенты не тушуются:
Дни бегут. Занятья начались.
Вот они уж больше не волнуются,
А часами горячо целуются,
Видимо, во всем разобрались…

Да, легко живет, наверно, тот,
Кто всерьез не любит никого.
Тот, кто никому не отдает
Ни души, ни сердца своего.

У него – ни дружбы, ни любви,
Ибо втайне безразличны все.
Мчит он, как по гладкому шоссе,
С равнодушным холодком в крови.

И, ничьей бедой не зажжено,
Сердце ровно и спокойно бьется,
А вот мне так в мире не живется,
Мне, видать, такого не дано.

Вот расстанусь с другом и тоскую,
Сам пишу и жду, чтоб вспомнил он.
Встречу подлость – бурно протестую,
Ну, буквально лезу на рожон!

Мне плевать на злобную спесивость,
Пусть хоть завтра вздернут на суку!
Не могу терпеть несправедливость
И смотреть на подлость не могу!

Видимо, и в прошлом, и теперь
Дал мне Бог привязчивое сердце,
И для дружбы я не то что дверцу,
А вовсю распахиваю дверь!

Впрочем, дружба – ладно. Чаще проще:
Где-нибудь на отдыхе порой
Свел знакомство на прогулке в роще
С доброю компанией живой.

Встретились и раз, и пять, и восемь,
Подружились, мыслями зажглись,
Но уже трубит разлуку осень,
Что поделать? Жизнь – ведь это жизнь!

Люди разлетелись. И друг друга,
Может, и не будут вспоминать.
Только мне разлука – злая вьюга,
Не терплю ни рвать, ни забывать.

А порой, глядишь, и так случится:
В поезде соседи по вагону
Едут. И покуда поезд мчится,
Все в купе успели подружиться
По дорожно-доброму закону.

А закон тот вечно обостряет
Чувства теплоты и доброты.
И уже знаком со всеми ты,
И тебя все превосходно знают.

Поверяют искренно и тихо
Ворох тайн соседям, как друзьям.
И за чаем или кружкой пива
Чуть не душу делят пополам.

И по тем же взбалмошным законам
(Так порой устроен человек) –
Не успели выйти из вагона,
Как друг друга в городских трезвонах
Позабыли чуть ли не на век!

Вот и мне бы жить позабывая,
Сколько раз ведь получал урок!
Я ж, как прежде, к людям прикипаю
И сижу, и глупо ожидаю
Кем-нибудь обещанный звонок.

А любви безжалостные муки?!
Ведь сказать по правде, сколько раз
Лгали мне слова и лгали руки.
Лгали взгляды преданнейших глаз!

Кажется, и понял, и измерил
Много душ и множество дорог,
Все равно: при лжи не лицемерил
И, подчас, по-идиотски верил
И привыкнуть к лжи никак не мог.