Михаил Яснов - Пылая страстью к Даме. Любовная лирика французских поэтов

Серебряный браслет, создание Фромана,
Гордится жемчугом, царем морского дна,
И кашемировая шаль, нежней тумана,
По стану гибкому стекает, как волна.

Готический гипюр, узорчатый, старинный,
Английских кружев гладь, фламандских – блеск
и вязь…
Шедевры прошлого тончайшей паутиной
Тебя окутали, на грудь твою ложась!

Но мне куда милей ты в полотняном платье,
А может, в ситцевом, и, помнится, что взор
От скромной шляпки был не в силах оторвать я,
Сапожки серые мне снятся до сих пор.

Да, в новых платьях ты и вправду многих краше,
Но эта роскошь угасила страсть и пыл,
Давно мертва любовь, спят поцелуи наши,
И саван шелковый стук сердца заглушил.

Пока я сочинял надгробный, безутешный
Плач по моей любви, сошедшей в тьму веков,
Я в черном был – точь-в-точь нотариус прилежный,
Ну, разве без жабо да золотых очков.

Я крепом обвязал мое перо поэта,
Лист в траурной кайме подобен был углю,
Покуда я писал стихи мои – вот это
Последнее «прости» последнему «люблю».

И вот, придя к концу сей повести печальной,
Застыв над ямою могильною без сил,
– Могильщик! – я вскричал, смеясь маниакально. —
Ты в этих строках сам себя похоронил!

Нет, в этом смехе нет издевки или позы —
Дрожит мое перо и падает из рук,
И если я смеюсь, то это просто слезы
Горячечным дождем смывают каждый звук!

При виде ласточки родимой,
К нам прилетевшей по весне,
Я вспомнил облик твой любимый,
Уже далекий, как во сне.
В заветных грезах и печали
Я целый день провел, как встарь,
И все листал – как мы листали —
Забытый старый календарь.

Нет, песенка моя не спета,
Я помню каждую зарю.
Так постучись ко мне, Мюзетта, —
Я сразу двери отворю!
Душа зовет тебя, подруга
И бед, и радостей моих, —
Вернись! И честный хлеб досуга
Мы вновь разделим на двоих.

Вся мебель в нашей комнатушке —
Свидетельница тайных слов —
Ждет появления подружки:
Тебе готовы стол и кров.
Все, что печалилось, похоже,
Прихорошилось, как на бал, —
И наше маленькое ложе,
И наш такой большой бокал!

Ты снова будешь в белом платье
У всех соседок на виду,
И снова по́ лесу гулять я
Тебя под вечер поведу.
И мы опять с тобой разделим
Вино и счастье – на двоих,
И песенка крылатым хмелем
Опять взовьется с губ твоих…

Но нет, ничто не возвратится,
И кончен бал давным-давно.
Ты прилетела, точно птица, —
Увы, гнездо разорено.
Осталось чувство без ответа,
В нем нет ни пыла, ни огня.
Ты для меня – не ты, Мюзетта,
Я для тебя – навек не я.

Прощай, мы прошлое забыли,
Мертва последняя весна,
И наша юность, как в могиле,
В календаре погребена.
Пускай же, в пепле догорая,
Воспоминанье, в свой черед,
Ключ от потерянного рая
Нам ненадолго принесет.

Ту вазу, где цветок ты сберегала нежный,
Ударом веера толкнула ты небрежно,
И трещина едва заметная на ней
Осталась… Но с тех пор прошло не много дней,
Небрежность детская твоя давно забыта,
А вазе уж грозит нежданная беда!
Увял ее цветок; ушла ее вода…
Не тронь ее: она разбита.

Так сердца моего коснулась ты рукой —
Рукою нежной и любимой, —
И с той поры на нем, как от обиды злой,
Остался след неизгладимый.
Оно как прежде бьется и живет,
От всех его страданье скрыто,
Но рана глубока и каждый день растет…
Не тронь его: оно разбито.

Прозрачна высь. Своим доспехом медным
Средь ярких звезд и ласковых планет
Горит луна. А здесь, на поле бледном,
Я полон грез о той, которой нет;

Я полон грез о той, чья за туманом
Незрима нам алмазная слеза,
Но чьим лучом, земле обетованным,
Иных людей насытятся глаза.

Когда бледней и чище звезд эфира
Она взойдет средь чуждых ей светил, —
Пусть кто-нибудь из вас, последних мира,
Расскажет ей, что я ее любил.

С подругой бледною разлуки
Остановить мы не могли:
Скрестив безжизненные руки,
Ее отсюда унесли.

Но мне и мертвая свиданье
Улыбкой жуткою сулит,
И тень ее меня томит
Больнее, чем воспоминанье.

Прощанье ль истомило нас,
Слова ль разлуки нам постыли?
О, отчего вы, люди, глаз,
Глаз отчего ей не закрыли?

У звезд я спрашивал в ночи:
«Иль счастья нет и в жизни звездной?»
Так грустны нежные лучи
Средь этой жуткой черной бездны.

И мнится, горнею тропой,
Облиты бледными лучами,
Там девы в белом со свечами
Печальной движутся толпой.

Иль все у вас моленья длятся,
Иль в битве ранен кто из вас, —
Но не лучи из ваших глаз,
А слезы светлые катятся.

Когда стихи тебе я отдаю,
Их больше бы уж сердце не узнало,
И лучшего, что в сердце я таю,
Ни разу ты еще не прочитала.
Как около приманчивых цветов
Рой бабочек, белея нежно, вьются,
Так у меня о розы дивных снов,
Что звучных строф крылом жемчужным бьется.

Увы! рука моя так тяжела:
Коснусь до них – и облако слетает,
И с нежного, дрожащего крыла
Мне только пыль на пальцы попадает.
Мне не дано, упрямых изловив,
Сберечь красы сиянье лучезарной,
Иль, им сердец булавкой не пронзив,
Рядами их накалывать попарно.
И пусть порой любимые мечты
Нарядятся в кокетливые звуки,
Не мотыльков в стихах увидишь ты,
Лишь пылью их окрашенные руки.

Под тень аллей и в дол златой,
Во славу летних дней прекрасных,
Пойдем ловить крылатый рой,
Ты – мотыльков, я – строф согласных.

И по заманчивым тропам,
Где ивы да тростник могучий,
Пойдем к певучим голосам,
Ты – звонких птиц, а я – созвучий.

Вдоль благовонных берегов,
Где тихо бьет волна речная,
Найдем мы аромат лугов,
Ты – свой букет, я – стих срывая.

И в этот праздник юных дней,
Среди цветов, под небом ясным
Ты будь поэзией моей,
А я – твоим поэтом страстным.

Перед гадальщицей две девушки стояли.
Старуха сумрачно глядела в их черты,
Меж тем как старые костлявые персты
Колоду грязных карт, шурша, перебирали.