Вероника Долина - Цветной бульвар

Якутия и Абакан
Мне пишут светло и подробно.
Я как-то сродни облакам,
Но все же и овцеподобна.

И что сказать под мартовским шатром?
Меня опять увозит мой паром.
Я тут шатун. Я ветхий пилигрим.
Но скоро (сун…) —
Мне будет мой айскрим…
…Они зовут свой городок Фили.
Стоит себе на краешке Земли.
Я тут бывала в разные года.
Я вообще видала города…
Но тут Фили… забытые Фили.
…бежит грейхаунд в мировой пыли.

И вот уж снова на перроне…
Скажи себе – как на духу,
Что ты напела о пароме
Не более, чем на строку…

Строка к строке, щепотка к праху…
В груди дымится проводок-с…
Он нанизал простую пряху
На ненаглядный парадокс.

Строка к строке. Вокзал высокий,
там поезда бегут внизу.
Утри, изгнанник одинокий,
Неоднозначную слезу.

Что делать тут с таким навзрыдом?
Ну, хочешь крохотный укол?
…Такси у них зовется ФРИДОМ.
И ЛИБЕРТИ есть колокол.

А сегодня в Новоанглии —
Метель, метель.
Ночью прилетели ангелы,
Постелили постель.

Заглянули и ко мне, хотя
Высокий этаж…
Я глаза открыла нехотя —
А тут такой пилотаж!..

Меня по швам всю распороли,
А сердце залили водой…
Но завтра – снова на пароме…
Беги, грейхаунд молодой.

Я робко приоткрою шторку.
Увижу лес, увижу плес…
Всяк музыкант бежит к Нью-Йорку —
Как старый пес. Как гончий пес.

Александр Моисеич, привет!
Перед как отъехать к Нью-Йорку,
Прокричу вам, атлант и атлет, много лет —
И легко, как под горку…

Муз любимец, орел, образец…
Так и видим, смутясь, год от году —
Будто все еще божий резец
Вашу крепкую точит породу.

Вы все тоньше, сильнее, новей,
Многим людям пути указатель…
И чего бы нам вихрь ни навей,
И какой бы ни рви нас терзатель…

Вы ж как были – поэт и галант,
Вопреки мвд или миду,
Всех живее российский атлант.
Мы увидим еще Атлантиду!

Погода бывает мерзкой.
Бывает и благодатной.
На нашей Красноармейской
Была я ловильщик знатный.

Куда же я так спешила?
За мной, что ли, гнались волки?..
Начальственные машины,
Прекрасные были «Волги»!

Водилы не вороваты,
Водилы не виноваты,
Водить меня обучали
И были не староваты…

Среди трепотни гусарской
По нашей Москве покорной
Я мчалась в машине царской,
Такой безвозвратно черной…

Зачем я все вспоминаю?
Какого такого черта?
Москву, что ли, поливаю
В районе Аэропорта?..

Затем, что нехороши мы…
Что впадины нам, что горки…
…я плохо ловлю машины
В готовом на все Нью-Йорке.

А завтра снова – жди парома…
И Бруклин на исходе дня…
Придет машина в полвторого,
И – только видели меня!

Приеду к старикам на Брайтон,
Пойду с бабульками на бич…
Конечно, может, и не рай там.
Но – не московская же дичь.

Короткий сон. Потеря веса.
Неочевидный аппетит.
Паромчик тут. На кромке леса.
Потом поедет – полетит.

Ни выспаться, ни утопиться.
И не вода – аэрозоль.
Все тверже, все грубей копытца.
Одна железная мозоль.

Неблизко гавань. Плыли, плыли…
Все там же. Как я ни радей.
Что вспомнишь после? Только мили?
Или на берегу людей?

Я снова выступлю по роли,
Хотя боюсь, что выйду из…
Но завтра снова на пароме
Отправлюсь в город Сент-Луис…

И дальше, но пускай отвага
Не покидает нипочем
Того, кто полетит в Чикаго —
С одной гитарой за плечом.

Быть может, дихлофосом, дустом —
Остановить меня успеть?..
Но в воскресенье город Хьюстон
Приговорен. Там будем петь.

И главное. Безмерно рада.
Тут всех давно должно мутить.
Вот только Денвер (Колорадо)
Еще придется охватить.

Там, в понедельник, в ресторане…
Последний звук… последний бал.
Предупреждаю всех заране —
Кого паром мой задолбал.

…но скоро – снова за работу.
И смех и грех. И грязь, и мрак.
13-го, уж в субботу —
В Москве поэт де Бержерак.

Цветут – и крокусы, и слива
В Чикаго. Всем бы так цвести.
…До Мексиканского залива
Паромчик должен довезти…

В Чикаго озеро, не демо и не промо,
А просто озеро. Запомни, запиши.
А если кто-то не нашел себе парома —
Так ведь и в теле можно не найти души.

Так, до последнего патрона
Мы будем биться с темнотой…
Сегодня снова жду парома.
Чикаго – город непростой…

С Техасом говорить стихами…
Доставил и сюда паром.
Во лбу шумы не затихали —
Как марафонец с топором.

Вдохну отчаянно и хрипло,
Весенний воздушок сырой.
Моя издерганная скрипка —
Вот та воистину герой.

Была и у меня своя метода.
И я, теряясь в море новостей,
С чувствительною разницей в три года —
Когда-то родила на свет детей.

Но в день один и тот же, как будильник.
В конце апреля. Так, чтоб в Первомай —
Мужчина бы наполнил холодильник,
И – марш к роддому, деток принимай.

…Так было – лет назад почти что триста.
Сияло солнце. Плыл пасхальный мир.
Я не была женою декабриста,
и обувь у детей не знала дыр.

Сегодня вспомню об апрельском часе.
Мне весу было – 45 кило.
Спасибо, братцы, вам – Олегу, Асе.
Мне, как и обещалось, повезло.

Уснула под грозу, встаю с дождем.
Не слышно соловья или голубку.
Огромна лужа. Знаю – перейдем.
Что дождь промочит —
Выжмем, будто губку.

Ну что погода? Я же пилигрим.
Мне дождь как солнце.
Без стиха – ни шагу.
Перо отточим, рифму заострим.
Вставай, Планше,
Давай сюда бумагу.

…Кролик чугунный, эпический, давай-ка, меня вези.
Самой не добраться до поезда —
Мне, слабенькой и усталой.
И пусть никто не показывает мне Бондарчука вблизи…
Все-таки он металлический,
Не нравящийся мне малый.

Не тянет он на титана.
Странная голова…
Наподобие набалдашника.
…Голос полон дурной морали.
Из Бахчисарайского фонтана – играл бы, пока я жива.
Или Отелло – как папа.
Как они уже и играли…