Маргарита Агашина - Бабья доля (сборник)

Пусть от них забелеет
цветами оконная рама,
разольются ручьи
лепестков и былинок в саду.
Он к окну подбежит,
бросит мячик
и крикнет мне: – Мама!
И куда я тогда
от него, золотого, уйду?

И кому я отдам?
И на что я его променяю,
если он – это я,
если он – это больше, чем я,
если он – это то,
для чего не сдаваться должна я,
чего ждёшь от меня ты,
родная Отчизна моя?!

Я такая, какой ты меня воспитала,
и какой ты хотела увидеть меня.
Я стою. Я живу.
Я не плачу и я не устала!
Я готова для самого —
самого трудного дня.

Я готова всё вынести,
я уже вынесла много.
Я впервые в беде
и её победила, беду.
И лежит предо мною
одна – и прямая – дорога.

И по этой дороге
я сына вперёд поведу.

Сын мой! День мой!
Большой, дорогой, неустанный!
Вечера допоздна,
ночь бессонниц, тревог и труда.
Здравствуй, первая трудность,
которой гордиться я стану!
Настежь двери: пусть видно,
как в комнату входят года!

Вот и всё.
Идёт пятидесятый.
Летний луч запутался в окне.
Бегают весёлые ребята
по большой и ласковой стране.

Есть в стране для них дома и книжки,
есть земля, чтоб хлеб для них растить,
фабрики, чтоб сделать им пальтишки,
армия, чтоб их оборонить.

Их везде улыбками встречают,
маленьких весёлых сорванцов.
Кажется, они не замечают,
что они не видели отцов.

В самом деле, что им нужно, детям?
Сыт, обут – и, вроде, все дела!
…Но сынишка с первых дней заметил,
что война над Родиной прошла.

До сих пор я часто вспоминаю:
ласковые волны ветерка,
праздничное утро Первомая,
движутся по улицам войска.

Конники стоят на перекрёстке,
маленьким не видно за людьми.
Чей-то мальчик в новенькой матроске
звонко крикнул: – Папа, подними!

И уже вверху, над всеми нами,
рассмеялся громко, горячо
и вцепился смелыми руками
в крепкое отцовское плечо.

Мой взглянул на мальчика и замер,
словно к месту своему прирос.
И смотрел он детскими глазами,
полными таких недетских слёз,

что хотелось броситься и – мимо,
растолкав весёлые ряды,
спрятать сына от непоправимой,
в первый раз им понятой, беды.

Но стоявший возле мостовой —
загорелый, сильный, высоченный —
взял сынишку на руки военный!
И подбросил вверх над головой.

Вверх, туда, где тёплый майский ветер
встретил сына трепетом знамён.
И нигде, на целом белом свете,
не было счастливее, чем он,

этот сын моей большой земли,
этот мальчик с круглыми щеками,
на которых, словно ручейками,
высохшие слёзы пролегли…

Вот и всё.
Прохладно. Вечереет.
Сумерки качнулись у окна.
…Вот в такие сумерки в Корее
ожила проклятая война.

Но опять – от края и до края —
Встал народ за Родину стеной,
Не в стихах, а в битвах повторяя быль,
сейчас рассказанную мной.

Он, как мы, снесёт бои и беды
и поднимет на руки сирот.
И корейский мальчик в День Победы
к гимнастёрке воина прильнёт.

Я сына уложу сегодня рано,
не зажигая в комнате огня.
И далеко, за краем океана,
ты будешь слушать в этот час меня.

Поправит распустившиеся прядки
твоя простая тёплая рука.
Ты, может быть, наклонишься к кроватке,
посмотришь на уснувшего сынка.

Закрутишь нервно пуговку на блузке,
начнёшь платок к ресницам прижимать.
И ничего, что я пишу по-русски:
ты всё равно должна меня понять.

Твой муж летит над городом Либава,
под ним – чужая мирная страна.
На это слово я имею право
затем, что я – такая – не одна.

Пускай оно несётся, слово это,
за сотни гор, за тысячи морей.

Его во всех частях и странах света
услышат миллионы матерей.

Пойми его, моё простое слово:
мы не боимся, мы закалены.
Мы защищать своих детей готовы.
Но ты пойми: мы не хотим войны!

Мы не хотим, чтобы на поле боя
опять шагали тысячи бойцов,
чтоб стало чёрным небо голубое,
а дети оставались без отцов.

Ты тоже мать. Так встань же вместе с нами,
прижми ребенка своего к груди.
Ты не одна! Нас много – погляди:
в Москве, в Корее, в Лондоне, Вьетнаме.

Ты не одна – нас много в этой схватке
за то, чтоб мир – народам всей земли,
чтоб сын твой тихо спал в своей кроватке
и делал из бумаги корабли.

Чтоб солнце, подымаясь на рассвете,
росою засверкало по траве.
Чтобы смеялись, пели, жили дети
В Америке, в Корее и в Москве.

Над станцией откосами
развеялась пурга,
сугробом – над колёсами
упрямые снега.

А ветру непутёвому
легко завеять путь
курьерскому, почтовому,
ещё кому-нибудь.

Над городом дорогами
метелица кружит,
завоет над порогами,
на окна набежит.

Девчонкам за окошками
и горе – не беда —
заснеженными стёжками
не ходят поезда,

но ветрами крылатыми
любовь не замести!
И девушки с лопатами
выходят на пути,

те девушки, которые
от милых писем ждут…
Курьерские и скорые
идут, идут, идут!

И сердцу крепко верится:
не сможет занести
упрямая метелица
счастливые пути!

Мети, мети, метелица!
Летите, поезда!
Развеется, расстелется
и горе, и беда!

Возле полок пыльной автолавки
в эти дни толпа наверняка:
в эти дни девчата Береславки
раскупают яркие шелка,

примеряют туфельки резные,
выбирают цвет, каблук, фасон…
И на Волго-Доне все портные
позабыли, что такое сон.

Стачивают, меряют и снова
ножницами звякают они,
потому что до двадцать седьмого
остаются считанные дни.

Над широким морем долгожданным
вьются чайки, песни, паруса…
Спрятаны спецовки в чемоданы
и со шлюзов убраны леса.

И уже не качеством бетона,
не отделкой арок и мостов —
все живут здесь зеленью газонов,
запахом деревьев и цветов.

Будет праздник – музыка, знамёна,
будет сердце радостно стучать.
И пойдут хозяйки Волго-Дона
корабли заморские встречать.

Тронет ветер девичьи наряды,
гордо выйдут девушки на склон,
скажут: «Чем богаты, тем и рады,
принимай, Отчизна, Волго-Дон!»