Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II

Жжет двуязыкое пламя.
Испепеленная мгла
Снова простерла над нами
В небе два смертных крыла.

Охапка хвороста сгорит дотла,
Вновь зарубцуется, срастется мгла.

Над плоским миром непотребный сон
В развернутый упрется небосклон.

Мы будем спать и спать, и только спать,
Без сновидений сон — какая благодать!

Но задушевный огнь еще горит,
Еще нам наша жизнь, пеняя, мстит,

Прозрачных искр воздушный фейерверк
Еще не вовсе в темноте померк.

Промышленной мечте наперекор
Еще горит возлюбленный костер.

Переступив за жизнь, за край природы,
Разъединясь с землей,
В суровый край твоей свободы
Вступая, Боже мой,
Душа, еще разъятая, томима
Всей суетой сует,
Над нею веют крылья серафима
И поглощают свет.
И дымно-нежным веяньем объята,
Она дрожит, звеня,
И вверх, к Тебе, по плоскости покатой
Она влечет меня,
И я, еще живой, вступаю
В горящие поля
И медленно иду по огненному краю,
По острию огня,
Еще храня избыток смертной страсти,
Еще, как зверь, дыша,
Пока не прорастет высоким счастьем —
Звездой — моя душа.

Отверженным созданьем Бога
По краю розы — гусеницей — мне
Ползти, пока мое немного
Не успокоится в просторном сне.

В тенетах шелковых волокон
Умрет, как человек, и вновь, скорбя,
Найдет мой безобразный кокон
Сквозь смерть — преображенного себя.

И над уродом окрыленным,
Тесня сиянье семиструнных лир,
Восстанет облаком зеленым
Все тот же плоский гусеничный мир.

И я болел очарованьем.
Крылатый воздух мне мешал
Дышать и жить земным страданьем
И счастьем сердце оскорблял.

Но я, очистясь от свободы
И от лазурной высоты,
Ярмом мучительной природы
Поработил мои мечты.

Как чешуя листвы зимою,
Шуршал перегоревший свет —
Испепеленный темнотою
Иного мирозданья след.

Да, в нашем муравьином мире
Я исцелен от слепоты.
Чем надо мною небо шире,
Тем резче солнце нищеты.

Не все ль равно, какая твердь над нами
Когда душа с душой не говорит,
Когда, пренебрегая небесами,
Любовь кощунствует и Бог молчит.

В окне желтеют листья винограда,
И перед смертью бабочка летит
Туда, где солнце над оградой сада
Тончайшей паутиною горит.

На что мне мудрость моего незнанья?
Пернатые сияют небеса,
Сама природа в час коронованья
Соединить не может наши голоса.

Подобно крыльям, облака всплеснутся,
В закатной славе перья расцветут,
Но два крыла друг друга не коснутся,
Но две души друг друга не поймут.

Господь мне дал земное бремя
И слова высочайший дар, —
Увы божественное семя
Не возрастил земной фигляр.

Я отдал все во имя Бога,
Всю радость, все сиянье мук,
Но ложь пронзала у порога
Мой каждый уходящий звук.

И я в толпе безликой черни
— Не господин и не слуга —
Разбил Твой дар высокомерный,
Земные проклял берега,

В пустыне духа, неподкупный,
Косноязычный и слепой,
Я долго мой позор преступный
Влачил, хромая, за собой.

И вновь к Тебе, опустошенный,
За прежним даром я пришел:
— Верни, Господь, мой беззаконный,
Не знавший отзыва глагол.

Кастальский ключ не утолил меня.
Замкнулся круг песчаного позора.
Как желтый зверь, вдоль края косогора
Сползло последнее пятно огня.

Я стал на острый край пустого дня,
Не смея оторвать земного взора
От дымного и плоского простора,
Смыкавшегося, точно западня.

Добро и зло, опав, как шелуха,
Мне обнажили сердцевину мира
И семена блестящие греха,

Заснувшие в извилинах эфира,
И я увидел смертными глазами
Архангела с орлиными крылами.

Как солнце, крест в его руках горел,
Распятая на нем сияла роза,
И я сквозь человеческие слезы
Увидел мой божественный предел,

И жизнь мою, которой я болел,
И снов моих безлиственные лозы,
И ненависть и нищенские грезы, —
Я все, любя, в себе преодолел.

Душа моя распалась, как песок,
В Его руках — на тысячи песчинок,
И на кресте сияющий цветок

Пылал, живой, в огне живых росинок.
И я узнал и понял тот глагол,
Что, догорев, во мне опять расцвел.

О музыке со мной не говори,
Открой глаза и в данный мир смотри —

На берегу реки лежит песок,
И, как пустая башня, день высок,

Вдали колеблется и дышит рожь —
Но счастья ты не примешь, не поймешь.

Волною странною взлетает звук, —
Так птица вырывается из рук,

Так звезды падают, вот так
Развертывается суровый мрак,

И ты, глухонемой, закрыв глаза,
Ты ждешь, чтоб раскаленная гроза

Тебя бы уничтожила, сожгла,
Чтоб музыкой ты выгорел дотла.

Всё — книги, доблесть, совесть, жизнь и сон
Сквозь влагу лжи, как водоросли в тине,
Бесцельно тянутся в струистый небосклон
В напрасной жажде синей благостыни.

Их ветер солнечный убьет, звеня,
Они умрут от воздуха и света.
Людская речь — немая тень огня,
Немая тень струящейся кометы.

О мысль моя, тебе просторней здесь, —
Что из того, что ты ведома ложью?
Ты все равно не сможешь перенесть
Свою любовь к воздушному подножью.

Не на подушке, нет, лежит на плахе голова
И я лежу, из глубины, из мира вынут.
Взлетают, точно пар, слова,
И падают, как снег, и черным снегом стынут.
И вижу я сквозь мошкару земных обид,
Сквозь суету — мою земную повесть,
И обжигает зрячий стыд
Мою, уже давным-давно слепую, совесть.
В эфирном прахе, в недоступной вышине
Звенит земля небесным отголоском,
И ночью безнадежно мне
Дышать и прятаться в моем пространстве плоском.