Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

За то, чтоб девочкам дарили куклы,
Мальчишкам — деревянные мечи,
Горят над лагерем, в том небе тусклом,

Ее — неотразимые — лучи.
…У Ревекки кукол нет,
А Ревекке было восемь лет.

Бывает так — и счастья нет огромней,
Когда, в смятении, услышишь вдруг
Родного слова первобытный звук:
Пойми его люби его, запомни!

Ты с этим словом жил давным-давно,
И стало слово словом обиходным,
И ты забыл, что звуком первородным,
И только им одним живет оно:

Когда-то гласных нежная основа
Согласных костяком поддержана была,
И в диком горле предка ожила
Душа того, что в мире стало словом.

От весны уже некуда деться:
Что ни день, то она зеленей.
Терпкий воздух, такой же, как в детстве,
Лишь, пожалуй, еще голубей.

И, пожалуй, теперь по-иному
— Эти годы не даром прошли —
Утомительной дышишь истомой
Обнаженной и влажной земли,

И глядишь сам не свой и не зная,
День ли целый иль четверть часа,
Как в себе облака отражает
Голубой колеи полоса,

Как борозд темно-рыжие строчки
На полях пролегли без конца,
Как листок, появившись из почки,
Поражается свисту скворца.

Из-под талого снега бежит ручеек,
И, коричневой мордой уткнувшись в канаву,
Он визжит от восторга — ну, прямо щенок,
Обалдевший от солнца и света на славу.

Вот он нос задирает, готовый чихнуть,
И, схватив прошлогодний листок по дороге,
Он волочит его и пускается в путь,
Широко раскорячив аршинные ноги,

И бежит, и не знаешь — щенок иль ручей,
А возможно, что это и то и другое, —
Ведь недаром все чище, просторней, звончей
С каждым днем небеса над моей головою.

В глазах зарябило от тени и света,
Идешь как слепой — от пятна до пятна, —
Уже опрокинулась в знойное лето,
В струящийся воздух весна.

В лесу лишь зеленое да голубое:
И корни, и даже валежник — и тот,
Покрывшись прозрачной шершавой травою,
Того и гляди, зацветет.

С веселым гуденьем, вся в звонком сиянье
Мелькающих крыл, пролетела оса,
И снова лесное сухое дыханье,
И щебет — на все голоса.

Как дождь ослепительный, падает пламя,
Сжигая за новой саженью сажень.
Прибита к земле золотыми гвоздями
Листвы темно-синяя тень.

Куда ни посмотришь, глаза приневолив,
Везде, от земли и до самых небес,
Упершись всей грудью в далекое поле,
Трепещет сияющий лес.

Ласточек хвостики узкие,
И провисающие провода —
Ноты таинственной музыки, —
И поезда, поезда, поезда…
Осень с тетрадкою нотною,
Насыпь, овраг и кусты…
Сердце мое перелетное —
Родина — ты!

Когда он возникает в глубине
Суровой чащи, меж сплетенья веток,
Приходит в голову невольно мне,
Что этот куст — мой друг и дальний предок.

Вот он стоит — лазурный часовой —
В своей одежде неколючих игол,
Высокий, стройный, дымно-голубой,
Как сгусток времени, как символ мига,

Того мгновения, которым я,
Быть может, был — давным-давно — когда-то.
О, как была тогда душа моя
Щедра, отзывчива, богата!

Он вспыхнул в блеске капель дождевых,
Один в лесу он солнцем был опознан,
И вот горят на веточках тугих
Смолистые смарагдовые звезды.

Как трудно мне в земных стихах моих
Поймать и воссоздать воспоминанье,
Чтоб прозвучал — как этот куст — мой стих
В людском лесу лазурным восклицаньем?

Дичок я выкопал в лесу. С трудом
Раздвинув камни, я непрочный корень
Извлек с налипшею землей. Потом
Я посадил дичок в саду, на взгорье,
Подальше от других: как человек,
И яблоня должна дышать свободно,
Пусть будет у нее счастливый век —
Большой, высокий, многоплодный.

Потом кору ножом я полоснул
И ртом приник к кровоточащей ране,
И душу дереву мою вдохнул.
И стала яблоня моим созданьем,
И много лет, из года в год, она
В моем саду цвела, плодоносила,
Прозрачной кровью до краев полна
И одержима творческою силой.

Стареет дерево, как всякий человек,
И времени следы неизлечимы —
Уже топор свой точит дровосек,
Уже приходит срок неотвратимый,
И в этот миг и яблоня, и я,
В надежде полного изнеможенья,
Со всею болью старого огня
Мы бросим в мир последнее цветенье.

Из черных почек вылетят цветы,
На дальних ветках сядут, словно птицы,
И, не боясь ни холода, ни тьмы,
Душа цветов, сияя, загорится.

Я возьму мастихин и податливой сталью
Соскребу на палитре горбатую краску,
Скипидаром протру, чтобы каждой деталью
Благородное дерево вспыхнуло б ласково,

Чтобы снова своей чистотою коричневой
Оттеняло индиго, белила и сурик,
Чтобы снова я понял — всегда необычны
Основные цвета и что отблеск лазури

Воссоздать человеку почти не под силу,
Что у красок своя, им присущая доля,
Что они, как слова, могут стать опостылыми
И что творчество — самая светлая в мире неволя!

Ночью, на ребро поставив льдины,
В сторону откинув берега,
Закрутив воронками стремнину,
В наступленье бросилась река.

Воздух полон шорохом и плеском,
Тусклым грохотом ночной беды.
Отливает вороненым блеском
Напряженная спина воды.

Половодью весен нет предела,
И, языческой любви полна,
Всей реки проснувшееся тело
Подняла глубинная волна.

Все луга залить и приневолить,
Покорить прибрежные леса
И к утру в растаявшем раздолье
Разбудить земные голоса,

И, чтоб не было ошибки в звуках,
Чтобы ясен был весенний звон,
Ледоход берет в большие руки
Виадука легкий камертон.

Тянуло с Ладоги рассветом.
Крепчал мороз. Из темноты
Вступавшим в новый день предметам
Опять дарила, жизнь черты:
Стал домом — дом, санями — сани,
И в речке вмерзшее бревно
Своей обрубленною дланью
Подперло мост. Ах, все равно
Нам не исправить нашей жизнью
Того мгновения, когда
На повороте полоз взвизгнет
И выйдет из саней вражда,
Беда, тверда, непоправима,
Поднимет пистолет. Прости,
Что я в тот день невозвратимый
Тебя не мог спасти.