Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

Так было и опять так будет —
Расстрел — и ропот соловья.
Душа умрет, но не забудет —
Ты свет, ты молодость моя.

13

Опять я прохожу бесплотный,
Не узнаваемый никем,
Опять встает рассвет дремотный
И горный воздух чист и нем.
Опять — Кавказские вершины,
Дымно-жемчужные снега,
Залива длинная дуга,
Чинары в глубине долины,
Дыханье легкого мороза
И там, на берегу реки,
Мне не знакомого колхоза
Взвивающиеся дымки.
И я, для глаз людских незримый,
Прозрачней света, легче дыма,
Неуловимо прохожу
Вдоль по земному рубежу.

Играет солнце в снежной чаще.
Сияет ледяная твердь.
Мне жизни радостней и слаще
Воображаемая смерть.

14

Страна моя, сквозь сон мне снится
Неуловимый голос твой.
Летучих звуков вереница
Звенит, кружась во тьме ночной.
Душа сквозь темную разлуку
Навстречу звукам, как цветок,
Протягивает лепесток,
Ловящий свет и влагу звука.
И вот, меж лепестков, незримо,
Между тычинок, в тишине,
Таинственно, неуловимо,
В глубоком, в глубочайшем сне,
В глубокой тайне сокровенной
Уже цветет огонь священный
И зреет медленно — оно —
Непобедимое зерно.

Качается чадра ночная,
Прохладный веет ветерок.
Прости, страна моя родная,
Что я тебя покинуть мог.

Двенадцать немецких винтовок,
Двенадцать смертельных зрачков,
И сжались — в короткое слово —
Двенадцать смертельных слогов.

И вот, расставаясь с землею,
В чужом, в незнакомом краю,
Ты просишь, чтоб небо родное
Укрыло бы душу твою.

И прежде, чем тело покинуть,
Дыханье твое оборвать,
Ты вспомнил родную долину,
Болото, осеннюю гать,

Туманы над Припятью плоской,
Ступени, резное крыльцо —
И стало прозрачнее воска
Твое молодое лицо.

Нет, связанных рук не раскинуть
И глаз не закрыть неживых.
Из мертвого сердца не вынуть
Всех воспоминаний твоих.

Все крепче, все выше, все шире,
Пронзительнее тишины
Виденье единственной в мире
Далекой советской страны.

Нет, только кирпичную стенку
Изранил немецкий свинец —
Не умер — он жив, Антоненко,
Простой партизанский боец.

1

По горло в снег зарылись ели.
Кружилась и цвела пурга.
Веселый снег хмельной метели
Во тьме преследовал врага.
Большая ночь глядела в оба
Сквозь неподвижный полог мглы,
Как за сугробами сугробы
Вздымали белые валы.
В ночи, прозрачный и стоокий,
Влеком воздушною игрой,
Покорен музыке высокой,
Струился звездно-снежный рой.
Был мир ночной неузнаваем:
Казалась странною земля —
Как будто притворилась раем
Большая роза без стебля.
Наш черный дом в завоях снежных,
Как шмель меж белых лепестков.
Пил музыку годов мятежных,
Опустошающих годов.
Он погибал, но погибая,
Сквозь ветер, голод и мороз
Он видел, как цветет, сияя,
Блеск революционных роз.
Он был насыщен вдохновеньем.
Как иней, на стенах его
Горело дымным озареньем
Мучительное волшебство.
И призраки картин, и книги,
И свод щербатый потолка,
И смерть, и жизнь — в едином миге,
Поправшем дымные века.

2

Вот я закрыл глаза, и снова
Звучат отцовские шаги —
Сквозь тяжесть медленного слова,
Сквозь завывание пурги.
Колеблется скупое пламя.
Еще далеко до утра.
Его упорными шагами
Протоптан синий ворс ковра.
Военная тропа сражений
И горьких срывов и побед —
Испепеляющих горений
Язвительный и зоркий бред.
И пишущей машинки стрекот,
И музыки небесный гром,
И вьюги отдаленный клекот
За занавешенным окном,
И под морщиною безбровной,
Под обнаженным солнцем лба
Любви безгрешной и греховной
Неутолимая борьба.
И в глубине земной неволи,
В смерче и образов и снов
Сияние последней боли,
Звук непроизносимых слов.
Часы, часы ночного бденья!
Все медленней земная речь,
Все отдаленней вдохновенье
И явственней сутулость плеч.
Рассвет сквозь водоросли веток,
Сквозь разлетающийся мрак
Глядит на пластыри пометок,
На сон исчерченных бумаг.

3

Сентябрьский ветер строг и зорок —
Он вымел начисто луга,
Обвеял глиняный пригорок
И гладко причесал стога.
Березы желтыми кострами
Сияли вдалеке. Леса
Подперли хвойными плечами
Встревоженные небеса.
Серели выцветшие крыши
Окрестных финских деревень.
Час от часу казался выше
Неумолимо жесткий день.
И в глубине пустого сада,
Там, где застыла тишина,
Наш дом стоял ночной громадой,
Многоугольной глыбой сна.
Для отдыха закрыть не мог он
Глухие веки мертвых глаз.
На впадины зеркальных окон
Лег черным блеском смертный час.
Для наших глаз уже незрима,
Для чувств земных уже мертва,
Плыла легка, неуловима
Душа былого волшебства.
И голос, смертью обнаженный,
Легко минуя слух людской,
Взлетел закатом опаленный,
И захлебнулся высотой.
— Когда-нибудь, в другой вселенной,

Над бездной дымною веков
Воскреснет музыкой нетленной
Оборванное пенье слов.

I

Долго угрюмый ледник волочил
Серый валун по земле одичалой.
Бросил его и уполз, и забыл.
Небо над мертвым болотом молчало.

Сгусток расплавленной, огненной лавы,
Жизнь, не заснувшая даже во льду —
Каменный сторож огромной державы:
«Здесь я положен, и я не уйду».

II

Через невские топи торопят коней.
Убегают на запад. Слепые кольчуги
Чуть блестят в темноте. «О скорее, скорей,
Нам не выйти из круга разбуженной вьюги.

Ночь прикинулась ведьмой. Она нас задушит.
Этот снег — словно стрелы — и жалит и жжет».
Леденеют, как в проруби, мертвые души:
Александр, настигая, в погоню идет.

III

Все мхи, да валуны, да мелколесье,
И жадный всхлип, и хлюпанье болот,
И в серо-синем, в бледном поднебесья
Широкий журавлиный перелет.

Его века одели лишаями,
Стянула раны каменная ржа.
Он говорил гранитными губами:
«Я не уйду с родного рубежа».