Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

И раскрываясь цветком, тишина
Нас усыпляет. Нам снится весна,

Райские кущи и райский покой,
Призрачный воздух, почти голубой, —

Но и на небе родная страна
В бездне, как в зеркале, отражена,

Но и на небе мы вспомним тебя,
Снова ревнуя и снова любя.

Плача, безумствуя и проклиная
Нежную бестолочь льстивого рая.

Ты произносишь это слово
С любовью и недоуменьем.
Звезда средь неба голубого
Подернута легчайшим тленьем.

Звезда средь неба голубого!
Ужель и вправду вечереет?
Ты произносишь это слово,
Как произнесть никто не смеет.

И как огромная медуза,
Луна качается, всплывает.
Бежит, запахиваясь, муза,
Дыханьем пальцы согревает.

Летит, летит сквозь стекла окон
Звезда ко мне на изголовье.
Затейливый щекочет локон —
Иное как назвать любовью?

Иное как назвать любовью? —
И ты стихами отзовешься,
Ты ослепительною кровью
Во мне, не иссякая, бьешься.

«От старости лекарства не бывает».
Гостей встречает в лагере чума.
Закат отбуйствовал, и застывает
Прозрачным студнем тьма.

Мир отгорожен пологом палатки.
Ах, восковые слезы льет свеча.
Огромной Чайльд-Гарольдовской крылатки
Крыло — скользит с плеча.

«Смерть надевает золотые шпоры.
Бежит в беспамятстве неверный сон».
Сползает ночь, и покрывает горы
Суровый небосклон.

«Взнуздай коня и подтяни стремяна.
Ужель чума опередила нас?»
Оборванной строкою Дон-Жуана
Трепещет смертный час.

Мы согреваем ночь, но не согреть постель,
И тяжкий холод неотъемлем.
Смертельной простыней надменная метель
К утру покойную прикроет землю.

И мы боимся, друг, вот-вот над головой
Сомкнутся, как вода, простыни,
И, белоснежною раздавлена пятой,
Душа опламеневшая остынет.

Молчи, угрюмая денница!
Мне в нашей жесткой темноте
Окаменелый хаос снится.
В порабощенной пустоте
Стоят, вне времени, вне срока,
Одеты плесенью и мхом
Валы застывшего потока,
Отягощаемые сном.

Чужда молитв и суесловья,
И вдохновенья, и огня,
Холодной, мертвенною кровью
Ты опоила, смерть, меня.

Иноплеменных звуков холод,
Музыки венценосный бред,
И белых клавиш черный голод,
И черных клавиш черный свет.
Вкус вечности, чуть горьковатый,
Мне был знаком. Всегда один,
Невольной жизни соглядатай,
Ее привычный властелин, —
Не я ль берег науку тленья,
Всю чистоту ее одежд,
От глупости и удивленья,
Прикосновения невежд.

Еще звезда с звездой боролась,
Еще металась в страхе твердь,
Когда восстал бесспорный голос,
Твой голос, явственная смерть.

Смерть пролила святую чашу.
Звенел и гас пустой кристалл.
И медленно над миром нашим
Прозрачный отгул умирал.

В пятилинейном заключенье
Хранят скрипичные ключи
Небес холодное биенье
И первозданные лучи.
Спасительных, бессмертных, темных,
Железных формул плен, броня, —
Дыхание ночей огромных
И слабый свет земного дня.
Дневные Моцартовы звуки
Тьмы не посмеют превозмочь, —
Покорна лишь моей науке
Слепая девственница ночь!

И сторонясь людской музыки,
Я к скрипке не принужу рук, —
Неистовый, косноязыкий,
Молчи — юродствующий звук.
О, деревянной скрипки пенье,
О, голос дряхлого смычка, —
Так жить и чувствовать — века —
Бессмысленное понужденье!

Забыв земную суету,
Томлением пренебрегая,
Лелею я одну мечту
О каменном, безмолвном рае.

Мы, встретив старость, познаем
Бесплодность сердца. Время, время!
Холодным сожжено огнем
Случайной молодости бремя.
На что мне огнь земных свобод?
Увы, все искажает скука.
Душа предчувствует и ждет
Тебя, смертельная разлука.
Молитвы бесполезный дым
И звуков каменная твердость —
Недаром я шести земным
Грехам — предпочитаю гордость.

Разъяв, как яблоко, любовь,
Я миром брезгую. Слепая,
Беснуется слепая кровь,
И жизнь проходит, как слепая.

В окне над миром истлевает
Глухой, мертворожденный день,
Сгибает свет святая тень,
Как ветер тростники сгибает.
Нежнее рук часовщика
Ее прохладное касанье.
Пройдут года, пройдут века,
Без имени и без названья.

О Моцарт, Моцарт, как Орфей
Ты скалы покорил музыке —
К чему? Вослед душе своей,
Вослед пропавшей Эвридике
Ты бросишься. Но хаос глух,
Но тугоухи глыбы мрака,
И не уловит бедный слух
В ночи — ни отзвука, ни знака.

День отошел уже ко сну.
Густеет вероломный воздух.
Я никогда не отдохну —
На что рабовладельцу отдых?

И желтый луч на каменной стене,
И серый мох на красной черепице,
И тень дерев — все только снится мне
Мгновенной, пролетающей зарницей.

Еще один завороженный день —
Он падает меж веток обнаженных,
Как желтый лист, как тающая тень,
Как бабочка, — на головы влюбленных.

Ты помнишь белый циферблат часов —
Он цвел в тумане, на краю канала.
Твоя ладонь, как чашечка весов,
От слов моих качалась и дышала.

Вдоль черной баржи полз фонарный свет,
Алмазами горела мостовая.
Прекрасно счастье — в ореоле бед
И в блеске нищеты — любовь босая.

I

Мой невод заброшен смоленый.
Чуть вздрагивают поплавки,
И ветер волною зеленой
Раскачивает тростники,

И шепчут зеленые листья
О том, что сегодня опять
Мне счастье во мгле золотистой
Никак не удастся поймать,

О том, как царапают весла
Их нежные стебли, о том,
Что ил волокнистый разостлан
По дну темно-серым ковром.

И, глядя в прозрачную воду,
Я вижу — далекое дно,
Синеющего небосвода
Раскрытое настежь окно,

И там — в голубых переливах —
Неяркую тень рыбака
И стайку рыбешек пугливых,
И призрачные облака.

II