Даниил Андреев - Стихотворения и поэмы

И все ж – порою в отдалении
Фонтаны света, то лиловый,
То едко-желтый, то багровый,
То ядовито-голубой
Вдруг вспыхивали на мгновение,
Как отблески на башнях черных
От пламени в незримых горнах
Над дикой нашею судьбой.

А здесь, под снеговой кирасою,
От наших глаз скрывали воды
Разбомбленные пароходы,
Расстрелянные поезда,
Прах самолетов, что над трассою
Вести пытались оборону,
Теперь же – к тинистому лону
Прижались грудью навсегда.

Вперед, вперед! Быть может, к полночи
И мы вот так же молча ляжем,
Как эти птицы, фюзеляжем
До глаз зарывшиеся в ил,
И озеро тугими волнами
Над нами справит чин отходной,
Чтоб непробудный мрак подводный
Нам мавзолеем вечным был.

Мы знали все: вкруг «града Ленина»
Блокада петлю распростерла.
Как раненный навылет в горло,
Дышать он лишь сквозь трубку мог —
Сквозь трассу Ладоги… В томлении
Хватал он воздух узким входом
И гнал по жаждущим заводам
Свой каждый судорожный вдох.

Мы знали все: что гекатомбами
Он платит за свое дыханье;
Что в речи русской нет названья
Безумствам боевой зимы;
Что Эрмитаж звенит под бомбами;
В домах мороз; мощь льда рвет трубы;
Паек – сто грамм. На Невском трупы…
О людоедстве знали мы.

Нас бил озноб. Уж не беседовал
С другим никто. Еще мы знали:
Спасают нас от смертной стали
Ночь, снегопад, полярный шторм…
Враг не встречал нас, не преследовал,
Наш путь не видел с небосвода…
И поглотила непогода
Остатки линий, красок, форм.

Зачем мы шли? Во что мы верили?
Один не спрашивал другого.
У всех единственное слово
В душе чеканилось: – Иди! —
…Как яхонты на черном веере,
Навстречу вспыхивали фары,
Неслись, неслись – за парой пара —
Неслись – и гасли позади.

И снежно-белые галактики
В неистовом круговращеньи
На краткий миг слепили зренье
Лучом в глаза… А шторм все рос,
Как будто сам Владыка Арктики
Раскрыл гигантские ворота
Для вольного круговорота
Буранов, пург и снежных гроз.

Он помогал нам той же мерою
И к тем же страшным гнал победам,
Каким явился нашим дедам
В бессмертный год Бородина…
Кто опровергнет это? Верую,
Что страстная судьба народа
С безумной музыкой природы
Всечастно переплетена!

Когда ширял орел Германии
К кремлевским башням в сорок первом,
Когда сам воздух стал неверным,
От канонад дрожать устав,
Когда, в отчаяньи, заранее
Народ метался по вокзалам —
Не он ли встал морозным валом
У обессилевших застав?

Он встал, морозным дымом кутаясь,
Сильней всех ратей, всех оружий,
Дыша неистовою стужей,
Врагу – погибель, нам – покров…
Нефть замерзала. Карты спутались.
Сорвался натиск темных армий…
Над свитками народной кармы
Лишь он маячил – дух снегов!

В былые дни над лукоморьями,
По немеречам, рвам, полянам,

Не он ли грезился древлянам
Как хладом свищущий Стрибог?
Он правил ветреными зорями,
Аукал вьюгой у костра нам,
И в чистом поле под бураном
Его любой увидеть мог.

Нас, сыновей кочевья вольного,
Он любит странною любовью.
Он наших предков вел к низовью
Размашистых сибирских рек;
В суземах бора многоствольного
Костры охотников он любит,
Он не заманит, не загубит,
Он охраняет их ночлег.

Но если даль вскипает войнами
И в вихревом круговороте
Свободный цвет народной плоти
В бою ложится под палаш —
Ветрами, вьюгами, сувоями,
Встает он русским в оборону;
Его мирам, державе, трону
Есть имя тайное: Ахаш.

Он вывел нас. Когда морозные
Открылись утренние дали,
Мы, оглянувшись, увидали
С лесистых круч береговых,
Как ярко-ярко-ярко-розовой
Порфирой озеро сверкало
И мрели льдистые зеркала —
Гробница мертвых, путь живых.

В потемках ночи, от дивизии
Мы оторвались. Только трое —
Не командиры, не герои,
Брели мы, злобясь и дрожа.
Где отдохнуть? Достать провизию?
Мороз… бездомье… скудный завтрак.
И мы не думали про «завтра»
У фронтового рубежа.

Но если ты провидишь в скорости
Блиндаж, стволы «катюш», окопы,
Геройский марш в полях Европы
До Bradenburger Tor [3]– забудь:
В другом, вам незнакомом хворосте
Уже затлелся угль поэмы,
И губы строф железно немы
Для песен, петых кем-нибудь.

За небывалой песней следую
По бранным рытвинам эпохи.
Воронки… Мрак… Вверху – сполохи
Да туч багровых бахрома,
Но вещим ямбом не поведаю
О зримом, ясном, общем, явном,
Лишь о прозреньи своенравном
Превыше сердца и ума.

Зачаток правды есть и в на́долбах,
Упорным лбом шоссе блюдущих,
В упрямстве танков, в бой бредущих,
В бесстрашной прыти муравья,
Но никогда не мог я надолго
Замкнуться в этой правде дробной:
Манил туман меня загробный
И космос инобытия.

Немного тех, кто явь военную
Вот так воспринял, видел, понял;
Как в тучах ржут Петровы кони,
Не слышал, может быть, никто;
Но сладко новую вселенную
Прозреть у фронтового края,
И если был один вчера я, —
Теперь нас десять, завтра – сто.

А ночь у входа в город гибели
Нас караулила. Все туже
Январская дымилась стужа
Над Выборгскою стороной…
Нет никого. Лишь зданья вздыбили
Остатки стен, как сгустки туши —
Свои тоскующие души,
Столетий каменный отстой.

Как я любил их! Гений зодчества,
Паривший некогда над Римом,
Дарил штрихом неповторимым,
Необщим – каждое из них;
Лишь дух роднил их всех, как отчество
Объединяет членов рода;
Так пестроту глаголов ода
Объединяет в мерный стих.

Все излученья человеческих
Сердец, здесь бившихся когда-то,
Их страсть, борьба, мечты, утраты,
Восторг удач и боль обид
Слились в единый сплав для вечности
С идеей зодчего: с фронтоном,
С резьбой чугунной по балконам,
С величием кариатид.

И вот теперь, покрыты струпьями
Неисцелимого распада,
Огнем разверзшегося ада
До самых крыш опалены,
Они казались – нет, не трупами —
Их плоть разбита, лик разрушен —
Развоплощаемые души
На нас взирали с вышины.