Составитель П. Ткаченко - Офицерский романс. Песни русского воинства

Умер Б. Кундрюцков скоропостижно 15 февраля 1933 года.

Николай Николаевич Евсеев родился в 1892 году в станице Михайловской Донской области. Весной 1920 года в составе отступающих частей Белой армии эвакуировался с Черноморского побережья Кавказа в Крым, а в начале ноября 1920 года в Турцию. В 20-е годы Н. Евсеев проживал в Югославии, где получил высшее образование и начал заниматься литературно-художественным творчеством.

В 30-е годы Н. Евсеев переехал на жительство во Францию, где в последующие десятилетия систематически печатался в ряде журналов русского зарубежья, в газете «Русская мысль», в сборнике «Орион». Во Франции были изданы два сборника стихов Н. Евсеева «Дикое поле» (1963 г.) и «Крылатый шум» (1965 г.), вобравшие в себя только часть его богатого поэтического наследия.

Дочь сибирского казака и уральской казачки Мария Вячеславовна Волкова родилась в Западной Сибири. Ее детство, отрочество и юность прошли, как она вспоминала, у «…подножья Тянь-Шаня», а затем в С.-Петербурге, а молодость и зрелость вдали от Родины.

Помимо сборника «Песни Родине» (1937, Харбин) в 1944 году «Кружком казаков-литераторов», членом которого с 1938 года была и Мария Волкова, в Париже был издан ее сборник «Стихи».

Оба сборника, к сожалению, вобрали в себя только часть богатого поэтического наследия М. Волковой. Много ее стихов в 30-60-е годы распылилось по различным периодическим изданиям русского зарубежья.

Подростком донской кадет Николай Федорович Букин, оторванный трагической судьбой от Тихого Дона, от своих родных и близких, оказался в Югославии, где в 1924 году окончил возобновивший в 1922 году занятия в городке Билече в Герцеговине 2-й Донской Александра III кадетский корпус. Поступив в Белградский университет, Николай Букин окончил его но специальности «лесной инженер».

В 20-30-е годы в ряде журналов русского зарубежья периодически публиковались стихи, а также проза и публицистика Н. Букина. «Моя литературная деятельность не велика, вспоминал он, больше было желания и порывов, но на пути стояли слишком тяжелые условия жизни…»

О том, какой оказалась участь офицеров в первые послереволюционные годы, оставшихся в России, можно судить по трагической судьбе замечательного поэта Георгия Николаевича Денисова. Родился он в 1893 году в селе Донская Балка Северо-Кавказской области в семье священника. Служил военспецом в инспекции кавалерии в штабе войск Украины. В 1922 году демобилизован. Часто менял место жительства, чувствуя нависшую над ним опасность, «неминучую беду», как он писал в стихах. В 1931 году был арестован и приговорен к трем годам лагерей. Срок отбывал в Беломоро-Каналском ЛАГе, на строительстве канала Москва ― Волга. Освобожден, но в 1937 г. снова арестован и расстрелян.

О том, что Георгий Денисов является одаренным поэтом, никто не знал. Даже его сын Георгий Георгиевич, инженер и офицер, узнал об этом только при реабилитации отца в 1989 году. В деле Г. Денисова был обнаружен только один блокнот с «контрреволюционными» стихами. Другие блокноты, значившиеся по описи, не найдены и, возможно, утрачены навсегда… Впервые его стихи были опубликованы мной в газете «Литературная Россия» почти семьдесят лет спустя после гибели автора. Но даже эти немногие уцелевшие стихи говорят о нем как о большом самобытном поэте.

По давно укоренившемуся у нас позитивистскому представлению в песне принято усматривать лишь источник исторических сведений, а не проявление народного и человеческого духа. Но поэзия не имеет значения утилитарного, а служит духовному просветлению людей. И поскольку песенная культура является безусловным показателем духовного состояния народа и личности, при условии, если она не подменяется тем, что ею не является, именно через песни открывается истинный смысл происходившего и происходящего.

То, как воинская песня возвращалась в нашу культуру в советский период истории, как она оживала, достойно отдельного исследования и самостоятельного сборника, так как это свидетельствовало о том, что же в действительности происходило в народном самосознании.

Но, к сожалению, в воинской лирической песне именно романсового строя преобладала тематика Белого движения, то есть не осмысление трагедии, а ее романтизация. И тут отмеченное мной различие между песнями самих участников революционной смуты и Гражданской войны и написанными на тему Белого движения имеет явно идеологический, если даже не политический, характер, что, конечно же, мешает уяснению смысла происходящего вплоть до сегодняшнего дня. Нельзя не согласиться с Георгием Федотовым, писавшим еще в тридцатых годах минувшего века о том, что история новой России «труднее поддается пониманию, чем многие древние, канувшие в Лету культуры». И ясно, почему так произошло — из-за идеологической запутанности и лукавства нашего «цивилизованного» времени.

И теперь, размышляя о судьбах людей первой волны эмиграции и сопоставляя их с тем, что происходило в самой России, приходишь, может быть, к главному выводу, общественным сознанием так и оставшемуся неуясненным: Родину тогда потеряли в равной мере все без исключения: и те, кто ее покинул, и те, кто остался вариться в социалистическом рассоле. Но в общественном сознании все еще преобладает представление, что ее потеряли лишь те, кто оказался в эмиграции. И лишь потому, что это было нагляднее и зримее, чем потеря Родины людьми, оставшимися в ее пределах. Но возвращать Родину, в иной, конечно, форме, пришлось в основном лишь тем, кто остался в России, и не теми средствами, какие виделись эмиграции: не в результате внешнего освобождения от коммунизма, а в результате большой духовной, созидательной и жертвенной работы внутри страны. К сожалению, в этом смысле эмиграция не исполнила своей миссии: создать новую идеологию для России она не смогла. Избавление пришло не извне, как полагало большинство представителей русской эмиграции, а изнутри. И не благодаря социалистической идеологии, как полагали оставшиеся в России, а скорее несмотря на нее… Россия вновь стала великой державой, в форме Советского Союза, но уже на совсем иных основах. Вот схематично тот идеологический узел, который так и остался нераспутанным и неразрубленным. Примечательно в этом плане признание Николая Келина: «Мы много думали о нашей эмигрантской судьбе, однако нам, по существу, никогда не хватало времени разобраться до конца, что же, собственно, с нами произошло» («Советская культура», 7 сентября 1991 г.).

Вадим Кожинов один из немногих историков, литераторов и мыслителей нашего времени, кто честно, без всяких идеологических фетишей вскрыл идеологические основы Белого движения: «Вопрос о Белой армии необходимо уяснить со всей определенностью». Он убедительно показал всю, скажем так, специфичность патриотизма Белого движения, то, что его лидеры были «детьми Февраля», имели «революционные заслуги» и немало потрудились над уничтожением исторической государственности России, ни о какой реставрации монархии не помышляя. Конечно, рядовые участники движения, нашедшие в себе силы к сопротивлению насилию, в большинстве своем были исполнены благородства. И не вина их, а скорее беда, что это движение облеклось совсем в иные идеологические формы, чем те, которые декларировались и которые не могли быть достигнуты в принципе. Здесь они обманулись в такой же мере, как обманулось большинство народа, поверив лозунгу «Земля — крестьянам»…