Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Не от умственного бдения,
Не от строгих образов
Нам вкусить освобождения,
Услыхать певучий зов.

Истомит тоска неясная,
Неусыпная тоска,
Отомкну же лодку праздную
От причального замка.

И пойму: года не отняли
Духа главную казну,
Только лодку мимо отмели
Я на стрежень поверну.

Ширь откроется огромная,
Станут слева проплывать
Ивы и луга поёмные,
Справа – боровая рать.

Всюду тешится погонями
Серебрящий травы норд.
Волны звонкими ладонями
Плещут в выпяченный борт.

С прежней радостью безмерною,
Расширяясь, дух поет,
И рука, как прежде верная,
По стремнине правит лёт.

Водь от ветра фиолетова,
В пойме ветер бирюзов,
И летит с раздолья этого
К небесам певучий зов.

Пыльный ветер насквозь продувает кварталы
И тускнеет трава, не успев прорасти.
Подрастают дома, как прибрежные скалы,
Чтобы мусор отлива могли мы сгрести.

Словно грязная пена немого прибоя,
Снег в ничто уползает тайком, по ночам;
В эти дни мы не знаем, что делать с собою,
И предаться унынью приходится нам.

Коль гудят чердаки, провода и антенны
И древесные голые ветки шумят;
Если кровельный скат громыхает смятенно,
Словно чьей-то неровною поступью смят;

Если ветер, взывающий к единоверцу,
Сделать флейту готов из любого куста –
Откликается кровь, откликается сердце,
Но не наши движенья, не наши уста.

Если всё превращает в полотнища ветер
И в биенье полотнищ нам слышится зов –
Сердце, камень бессонный, уныньем ответит,
Ибо скальные корни сильней парусов.

Сердце вплавлено в своды житейской пещеры,
Где проносятся ветры, трубя о своем,
И от слез, порожденных незнанием веры,
Сталактиты стихов прорастают на нем.

Вера ветра для сердца неисповедима,
И, не в силах постигнуть призыв путевой,
Откликается ветру, летящему мимо,
Заунывным гудением камень живой.

Как свинья, содрогается грязь,
Вся в прорезанных ветром озерах,
И густая листва, серебрясь,
С шумом валится – ворох на ворох.

Разгребание лиственных куч –
Это ветра нелепая шалость,
И безвкусное варево туч
Безнадежно с пространством смешалось.

Словно боги, над битвой дерев
Слепоокие высятся зданья,
И безудержный слышится гнев
В шумном ропоте похолоданья.

Опьяненное медом жары,
Всё вчера было сонно и стройно,
А сегодня вскипели дворы,
Всё расшатано, всё беспокойно.

Важно дать себе ясный отчет,
Что отзывчивость – глупое свойство
И что лишь в никуда увлечет,
Подступая извне, беспокойство.

Наградой за пыл подпитий,
За сбивчивый гам попоек –
Убожество общежитий
И стоны казенных коек.

Наградой за плеск бокалов,
За пасти всхлип распаленный –
Сиротство в скверне вокзалов
И в страшной зыбке вагонной.

И шепчет некое знанье:
Прекрасно, что так случилось,
Пусть праздничное мельканье
Так грубо остановилось,

И смолкли родные речи,
Не высказав всех желаний,
И скорбью сгибает плечи
Немой глагол расстояний.

Я не могу на судьбу пенять –
Так ею не был любим никто,
Но её даров я не мог принять
И все мученья принял за то.

Мне в КПЗ ломают ребро,
До черноты дубасят в пивной,
Я в головном вагоне метро
Дрыхну на линии кольцевой.

Плача от стужи, куда-то бреду
И обливаюсь потом в метро,
Теряю сознанье, упав на льду,
Чтобы себе застудить нутро.

И вместо того, чтоб меня поднять,
Люди еще меня оберут,
Но я не хочу ничего менять,
Все перемены – напрасный труд.

Перед образом Божьим я виноват,
Скомкав его, как в кривом зеркале,
Но Петр меня не отправит в ад –
Я всё искупил уже на Земле.

И из текучести зеркала
Мой лик гримасы корчит судьбе.
Немало делал я в жизни зла,
Но только себе, – да, только себе.

А если вдруг текучесть замрет –
Вот это будет страшней всего:
Тогда остаётся лишь черный лед,
Не отражающий ничего.

В крови истому почую,
Сжигающую, как соль,
И тихо пробормочу я:
“О Боже, какая боль”.

Повсюду боль проберется,
До крайних нервных ветвей.
Не надо с болью бороться,
А надо заснуть скорей.

Я в сон забился, как в норку,
И страшно мне выходить.
Вонзите мне в зад отвертку,
Чтоб враз меня пробудить.

Я в сон закопал свой разум
И в теплой земле живу.
На свет меня рвите разом
За ядра, как за ботву.

Со мною держитесь твердо,
Твердите мне свой резон:
“Уж больно, братец, хитер ты,
Чуть что – и зарылся в сон”.

Учитесь меня проворно
На свет вырывать оттоль –
Я только шепну покорно:
“О Боже, какая боль”.

Мир полон страсти и отваги,
Зато мои бесстрастны мысли.
Над барахолкой вьются флаги,
Зато в душе они обвисли.

К торговцу стоит обратиться,
И он откликнется сердечно.
Дай Бог им всем обогатиться,
Но я-то обнищал навечно.

Я выхожу навстречу маю
И человеческому братству,
Но ничего не принимаю,
А это не ведет к богатству.

Я нищ по собственной охоте,
А вся суетность пресечется,
Когда очередной наркотик
По гулким венам растечется.

На рынке множество дурманов,
Но ни один не стоит рвенья,
Ведь в довершенье всех обманов
Обманет даже опьяненье.

Бесстыдное кривляние реклам,
Вдоль стен построившихся, словно шлюхи.
Людская нечисть, словно злые духи,
Шевелится по сумрачным углам.

На смену обессилевшим орлам
Слетелись зазывалы, словно мухи.
Всё гуще смрад от внутренней разрухи…
Приди, всеистребляющий ислам!

В сияющее средоточье зла,
Где вьются улиц огненные реки,
Пускай ворвутся всадники твои,
А вместе с ними пусть ворвется мгла,
Пусть мир в нее погрузится навеки
И лишь о Боге грезит в забытьи.

Удручает бессмысленный майский расцвет,
Удручает безвольная тучность листвы,
Вызывает изжогу полуденный свет,
Словно масло, скопившийся в гуще травы.

Временами банально рифмует поэт,
Но бесцельна вся жизнь, до последней главы,
И надежды пусты на движение лет –
Ведь оно-то надежд и лишает, увы.