Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Где между фабрик вьется Лихоборка,
Забуду я постылый твой уют,
Мой пыльный город, высохший, как корка,
Которую с покорностью жуют.

И здесь, в кленовой чаще хаотичной,
Где бой бутылок и клочки бумаг,
Я образ свой, до тошноты приличный,
Сменю личиной короля бродяг.

Пускай и мне с ней не удастся сжиться -
Как прежнее ко мне не приросло, -
Но бедный пир безудержно вершится,
И теплой водкой челюсти свело.

Я ржавой жести слышу шелушенье
И как сараи старые скрипят,
И восхваляю саморазрушенье,
Всех связей разрешенье и распад.

И тем, кто будет восхищенно слушать,
Я ни единым словом не солгу:
Ведь я сумею так себя разрушить,
Как не суметь и худшему врагу.

Вот я, шатаясь, вывалюсь из мрака -
Скрежещут по асфальту башмаки
И тень за мной крадется, как собака,
Чтоб вылизать кровавые плевки.

Плетусь, забыв все временные лица,
Сумев через смертельное питье
До жалкой сердцевины умалиться,
Спасающейся в логово свое.

Косцы выкашивают лог,
Не ведая иных забот,
И, как смородинный листок,
Свежо и терпко пахнет пот.

Вздыхает молния - и ниц
Покорно валится трава,
И из-под радуги ресниц
Иное видимо едва.

Ты душу ощущал свою,
А в ней - все травы и цветы,
Когда у лога на краю
Помедлил перед спуском ты.

Но общность эту захлестнет,
Как ни ловка твоя рука,
Последовательность работ,
Движений слаженных река.

И как рассудок ни востер,
А пьется суть одним глотком -
Так перед выходом актер
Роль постигает целиком.

Спеши, поэзия, спеши,
Нам отведен ничтожный срок -
Одно движение души
Перед вступлением в поток.

Когда с полей был убран хлеб,
Мы шли, чтоб дружески на воле
Потолковать, как мир нелеп,
Расположившись в чистом поле.

Солому выдергав из скирд,
На ней мы грузно восседали,
Неразведенный пили спирт
И хрипло, грозно хохотали.

Мы поглощали даль реки
Под кочевым осенним небом
И колоссальные куски
Свинины с зеленью и хлебом.

Оглядывая все вокруг,
Как спирт, мы с жадностью глотали
Те ветры, что с речных излук,
С полей пустынных налетали.

Чтоб все сомненья оглушить,
Мы осушали тьму стаканов
И проникались жаждой жить,
Свирепой жаждой великанов.

И, этой жаждою горя,
Стопы мы в город направляли.
Так к наступленью октября
Мы наши души укрепляли.

Услады мира утомляют,
Познанье слепо, словно крот,
Вдобавок дерзость проявляет
Дрянной, безнравственный народ.

Ко мне, чьих творческих потенций
Огромен взрывчатый заряд,
Он предъявляет ряд претензий,
Нелепых требований ряд.

Твердит, чтоб я писал об этом,
А вот о том писать не смел.
Народ безумный! Ты к поэтам
Вовек почтенья не имел.

Ты зря суешься в жизнь чужую,
И ты раскаешься, поверь!
Гляди: из дому выхожу я,
Стремясь к насилию, как зверь.

Не смог бы даже Роберт Шекли
Чудовищ выдумать лютей.
Иду, сбивая, словно кегли,
Орущих, пакостных детей.

Гляжу на женщин я такими
Очами, полными огня,
Что, ощутив себя нагими,
Они пугаются меня.

Мужчин, чьи кривоваты ноги,
Чье колыхается пузцо,
Отшвыриваю я с дороги,
Взяв пятернею за лицо.

Чтоб Муз внушенья подытожить,
Свой долг Поэта возлюбя,
Народ я вправе уничтожить,
По крайней мере - для себя.

И лишь когда возню народа
Скует сгустившаяся жуть,
Прострется к краю небосвода
Пустынный грандиозный путь.

Я вспоминаю с одобреньем,
Как я вещал красноречиво
Над кружкой с кружевным круженьем
Сочившегося мощью пива:

<���День завтрашний не зря тревожит
Всех тех, кто должен без заминки
Угадывать, что завтра может
Иметь хождение на рынке>.

На шее жилы раздувая,
Я оглушал пивную рыком:
<���В суетность низкую впадая,
Они не знают о великом.

Но я далек от беспокойства,
Мой мозг - не шаткая валюта,
А безотказное устройство
Для производства Абсолюта.

Но я спокоен - нет причины,
Чтоб заметаться в общей смуте:
Мой мозг - надежная машина
Для выработки чистой сути.

Гляжу я в будущее смело
И составляю исключенье
Из массы тех, кто начал дело
Без верного обеспеченья.

Пусть познают они законы
Людской изменчивой натуры
И изучают напряженно
Теорию литературы,

Обмениваются венками,
Друг друга избирают князем,
А я в руке сжимаю камень -
И сок живой струится наземь>.

Я весь глубоко в себе,
Где боль, шевелясь, живет.
Меня на шаткой арбе
Мирной татарин везет.

Пришел мне, видно, конец,
Боец я был удалой,
Пока не встретил свинец
В бою под Гебек-Калой.

Я жив еще - но уже
Я чую свой трупный смрад.
Туда, где базар стрижей,
Вознесся мой странный взгляд.

Не синь пленила его,
Не вышних птиц толчея, -
То, выплыв из ничего,
В ничто погружаюсь я.

То мысли, быстрее птиц,
За гранью жизни снуют
И знание без границ
Вот-вот на лету склюют.

И вновь оно ускользнет,
И вновь я вернусь оттоль,
И там, где пробит живот,
Опять шевельнется боль.

Не чувствую жал жары,
Жужжанья жадного мух.
Дремавший до сей поры,
Не поздно ль ожил мой дух?

Недвижно тело на вид,
Живым вовек не узнать,
Что гибнущий ум спешит
В морях забвенья догнать.

И я молчу на вопрос
Про имя мое и чин,
А в воздухе зык разнес,
Зовя Аллу, муэдзин.

Откликнуться я не вправе,
Ведь страха я не снесу
На гибельной переправе,
На броде через Койсу.

В скалах, что нависают
Над вечной пляской реки,
Смерть в стволах сберегают
Невидимые стрелки.

Мы видели смерти дело,
Мы все следили в тоске,
Как, кутаясь в струи, тело
Скакало вниз по реке.

И здесь так страшно возвышен,
До рока, облик беды -
Ведь смертный выстрел не слышен
В шипучем шуме воды.

Охотников кличут снова,
Но пусть другие идут -
Вдали от края чужого,
Наверное, их не ждут.

Мне знанье явилось свыше:
Кто ступит в реку - умрет,
Но зов командира слышу -
И делаю шаг вперед.