Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Трудно с пространством недвижимым справиться,
С чащами леса, с камнями, с песком,
Чтобы от косности здешней избавиться
В вечно текучем пространстве морском.

Трудно пройти через землю постылую,
Ту, что без счета границ родила,
Чтоб безграничность великою силою
В душу и в плоть через очи вошла.

Скальд, поспеши, чтоб со здешнею гаванью
Нынче расстаться тебе удалось:
К дальнему Западу в трудное плаванье
Не уходил еще Кетиль Лосось.

От неподвижности, дух угнетающей,
Поторопись к побережью земли -
Конунга Харальда люди пока еще
В тихих фиордах смолят корабли.

Жаждою воли к волнам увлекаемый,
К спешному шагу себя приневоль -
Кузницы викингов звон несмолкаемый,
Взвизги железа взывают оттоль.

Если же клики заслышишь прощальные,
Если завидишь отплытье, - тогда
Песню зачни, чтобы отзвуки скальные
Перенесли ее вмиг на суда.

И превозмогут пловцы нетерпение
Радостно бросить юдоль берегов,
Только заслышат призывное пение,
Опередившее немощь шагов.

Взвейся же, песнь, заозерная узница,
Зыком призывным наш гнет размечи -
Грозного конунга звонкая кузница,
Знаю, и нам закалила мечи.

Сквозь снеговую бахрому
Как бы подмигивают зданья.
Им ведомо: я их возьму
Для чувственного обладанья.

Люблю я быть в толпе один -
Там, где расплавленная смальта,
На лед стекая из витрин,
Его проела до асфальта.

Я хаотично движусь там,
Подвластен странному хотенью,
Преследуемый по пятам
Своей аляповатой тенью.

И вдруг закладываю крен
С улыбкой похотливо-сладкой,
Чтоб каменные струпья стен
Ощупать в уголке украдкой.

Гляжу я с нежностью во тьму:
Она, дома макая в битум,
Узор выводит по нему,
Слезящихся кристаллов ритм.

Облюбовав себе крыльцо
При выходе из магазина,
Гляжу я в каждое лицо
С бесцеремонностью кретина.

В дымок витринного стекла
Я влипнуть норовлю щекою,
Чтоб гладь холодная текла
В меня, как вещество покоя.

В белизну этой будничной рани
Я гляжу, как запойный кутейник.
Облетевшая липа в тумане
Возвышается, как муравейник.

Я свободен, но мне неизвестно,
Как воспользуюсь этой свободой,
Если в мире все мутно и пресно,
Как в воде с разведенною содой.

Жалкий опыт лежит за спиною:
Те, что пройдены в юные годы
И по пальцам сосчитаны мною, -
Все пути приложенья свободы.

Так безжизненны стен вертикали,
Так асфальт подметенный бесплоден,
Что себе я втолкую едва ли:
Ты свободен, свободен, свободен.

И паденье листа по спирали,
Отрицая такую возможность,
То внушает, что хуже печали:
Безнадежность, одну безнадежность.

Опара зелени взошла,
В ней вязнул груз пятиэтажек,
Круглились кленов купола
С системой веточных растяжек.

С них листья массой плоскостей
Срезали мелкие сегменты,
И было все - набор частей,
Слагаемые, элементы.

И утомленно в забытьи
Я прикрывал глаза под солнцем,
Но вспархивали воробьи
Порой пузатым веретенцем.

И, быстро проясняя взор,
Я видел ветра продвиженье.
Частей разрозненных набор
Им приводился в сопряженье.

Бутыль зеленого стекла
Толчками в кронах проливалась,
А на асфальте тень жила
И полной рюмкой колебалась.

И кто-то брел издалека,
Листву расплескивал стопою,
И вереницей облака
За ним тянулись к водопою.

Объединялось естество
Сверх внутренних разграничений -
Вот так приходит торжество
Венцом для творческих мучений.

Скакал проселком отдаленным
Автомобиль, махая саблей;
Коровы над лужком зеленым
Висели группой дирижаблей;

Меж вётел озеро застыло -
Точь-в-точь поднос цветной капусты;
Пейзаж подтачивали с тыла
Гуденья, шорохи и хрусты.

И зренье грузно облетало
Квадраты севооборота,
Где бесконечность отдыхала, -
Но шла сама ее работа.

И в неподвижном запустеньи
Пространства силы не почили, -
И борону огромной тени
Волы небесные влачили.

И та же мощь в меня вселялась
Бесстрашием и постоянством,
Которая осуществлялась
В самом бездействии пространством.

Мой взгляд утопает в темнеющих видах,
Где тьму распыляют межлистные норы.
Вечерние травы - как замерший выдох,
Как шепот затихший, живут их узоры.

Пиявицей сумерки к взору припали,
И зренье теряют безвольные вежды,
И в толщу затишья с предметов упали
Движенье и звук, как обуза одежды.

И просится сердце в затишье природы,
Чтоб скрыться, как птица, в межлистном провале,
Чтоб листьев ночных многослойные воды
Нежданно и нежно его овевали.

Весь двор мне виделся с балкона
(А взгляд мой чрезвычайно меток)
Дырявой кисеей зеленой,
Обвисшей на распялках веток.

Где кисти с краю колыхало
Воздушною струею слабой,
Автомашина отдыхала,
Как помесь жужелицы с жабой.

А лапы липы были плоски,
Как ряска темного болота,
В них вязли птичьи отголоски -
И вновь чеканились без счета.

С коробчатых уступов зданья
Сходил мой взгляд, безмерно зорок,
Для сладостного обладанья
Всей совокупностью задворок.

И чтобы мне полнее вникнуть
В надежность стен родного дома,
Хотел прохожих я окликнуть,
Хотя мы были незнакомы.

Беззвучно вопит чапыжник,
Скрутившись хвостом дракона,
И прядает, словно лыжник,
Ручей по уступам склона.

Откоса нависший гребень
С лилово-зеленой чащей
Обметан в утреннем небе
Незримой нитью блестящей.

И там, над осыпью звонкой,
Под листьями грубой ковки,
Порхает солнце суконкой
По стали моей винтовки.

Из-под корявой кущи
Ружье головкой змеиной
Кивает низость везущим
Сюда из душной низины.

Речения приговора
Я слышал в обвальном гуле.
Здесь вашей дороге в горы
Предел полагают пули.

Я - действие, я - хранитель
Нездешнего правосудья.
Пускай придет осквернитель
Безмолвия и безлюдья,

Чтоб на тропе скалистой,
На сдавленном перевале
Смеялся над смертью выстрел,
А горы громко зевали.