Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

И пусть, гидравлической мышцей блистая,
Промышленность тяжкую длит литургию, -
Под курткой любовь, как птенца, укрывая,
Вступлю я в места, для меня дорогие.

На ящик присев в достопамятном месте,
Где кабель свернулся в траве отсыревшей,
Где, смяты, ржавеют полотнища жести
И шатко склонился забор поседевший,

Где стая листвы перелетной осенней
Обсела кустарника голые прутья,
Слежу за ползущей над сбродом строений,
Волокна теряющей облачной мутью.

Мы некогда здесь же сидели с друзьями,
Но в сочной траве извивалось лениво
Дыханье жары золотыми ужами,
И не были листья по-птичьи пугливы.

Они рассыпались медовым фонтаном,
Чириканье птичье ручьем источали.
Как юность, мудры, - мы за спором пространным
Того, что мы счастливы, не замечали.

И ржавчина шероховатая эта,
И путаность трав нашу юность впитали.
Любовь, ты присвоишь любые предметы
На чахлых задворках в фабричном квартале.

И я на побелке построек дворовых
Увижу - недаром же были дожди:
Сплетение трещин, от влаги лиловых,
Похоже на вены на женской груди.

В автобус ночной как в теплицу войду,
Где в белой листве - испарения стужи;
Меж лапчатых листьев вгляжусь на ходу
Во тьму, что играет огнями снаружи.

В ущельях уступчатых явит мне тьма,
В игольчато-циркульном свете фонарном
Знакомые скверы, деревья, дома,
Но чем-то неведомым, чем-то кошмарным.

И вновь я пойму, что не в силах понять
Закон, по которому прежние вещи
Смогли несказанную суть воспринять
И сделались так отрешенно-зловещи.

Я вновь перемену постичь не готов,
С которой по-новому в сумраке живы
Шеренги сугробов, деревьев, кустов,
Пустынная вытянутость перспективы.

И даже припав к этим зимним камням,
До срока я буду расслышать не в силах,
Как цедится жизнь, непонятная нам,
Скачками мельчайшими в каменных жилах.

В недвижно светящихся окнах мелькнет
Летящая тень, словно край покрывала,
И дом в безучастии снова замрет,
Скрывая под камнем структуру кристалла.

Но знаю, что скоро исполнится срок,
И, жизнь заповедную жадно вбирая,
Раскроется с трепетом сердца цветок,
А люди подумают - я умираю.

Низвергаясь мерно в провалы
И из хлябей вновь возносясь,
Судно шло, - но вдруг зазвучала
Одинокой струною связь

С дальним берегом, и напева
Лад таинственный был таков,
Что мы поняли: королева,
Это твой неотступный зов.

Он донесся в несметном хоре
Волн, поврозь разевавших рты.
Нас не ты посылала в море,
Но обратно нас кличешь ты.

И в безмерном нашем просторе
Нам пришлось в твои руки впасть,
Так что сильные духи моря
Потеряли над нами власть.

Претерпели мы в море много,
Но, впервой так страстно скорбя,
Ныне вспомнили мы тревогу,
Скорби мрак в глазах у тебя.

И пространство казалось прежним,
Вновь толкались толщи стекла,
Но теперь мы шли к побережьям,
От которых ты позвала.

И, за разом раз неизменно
Повергая в пучину ход,
Мы в хламиде воды и пены
Восставали из хляби вод.

И, валы круша неуклонно,
Вспоминали в шатких морях:
Тонко кованная корона
Золотится в темных кудрях.

Дозволено убиваться,
В сторонке тихо страдать,
Нельзя в вашу жизнь врываться
И просто голос подать.

Рассудок шепчет упрямо
В картежном гаме страстей,
Что вы - зловещая дама
В колоде жизни моей.

У дамы пиковой масти
Довольства сердце полно:
Внушать подобные страсти
Не каждой даме дано.

И дама вздыхает тяжко,
Улыбку пряча в цветок:
Ведь он погибнет, бедняжка,
Такой азартный игрок.

Занятно то, что я сохну
От ваших скромных красот,
Но я так просто не сдохну,
Живучий, словно осот.

Корявый, в изломах муки,
Я крепну день ото дня,
И рок обдирает руки,
Пытаясь вырвать меня.

Замкнулся ваш бедный опыт
В родне, в убранстве жилищ.
Не слышен вам хриплый шепот
В земле моих корневищ.

Так хрипло зовет работа,
Так нежно прощаюсь я, -
Ведь я вас любил за что-то,
Глупышка, дама моя.

Из праха я вопросил,
И вот он внял наконец,
Родитель высоких сил
И верной воли кузнец.

Извечно он был во мне
И не был во мне ни дня,
Не мог он раньше вполне
Войти в былого меня.

В того, кто его и звал,
И гнал, в потоке страстей,
В того, кто и сам не знал
Глубин природы своей.

Я только отныне жив
Воистину и вполне,
Навечно объединив
Его и меня во мне.

Полней такой полноты
Услады познать нельзя.
Любовь моя, только ты -
К победе такой стезя.

Жива ты ныне иль нет,
Но встарь, едва зародясь,
Со мною, в котором свет,
Дала мне, темному, связь.

Вознес твой светлый поток
Меня из мирских долин.
Со мной, который есть Бог,
Впервые я стал един.

Впервой была не нужна
В уплату теплая плоть,
Когда умолк сатана
И стал говорить Господь.

Не обещай мне ничего,
Я все равно тебе не верю.
Я низость сердца твоего
Своею низостью измерю.

И если нравственно я плох,
Увидим в этом мудростью Божью:
Зато не захватить врасплох
Меня и самой ловкой ложью.

Все зло мирское запеклось
На сердце наподобье корки,
Зато и вижу я насквозь
Твои корыстные увертки.

Зато тебя подвох не ждет,
Хотя мой взгляд тебя смущает:
Уразумеешь в свой черед,
Что лучше быть не тем, кто лжет,
А тем, кто эту ложь прощает.

Так будь же, глупая, горда
Своею хитростью успешной!
Отрада зрелости проста -
Пусть не любить, как в те года,
Но все прощать с усмешкой нежной.

В шкафу, где горькой гнилью дышат
Мышата, крошками шурша,
Тебя замкнули - и не слышат,
Как ты там возишься, душа.

Когда же делается скучно,
Тебя нашарят в уголке -
И дашься в руки ты послушно,
Послушно сядешь на руке.

Порочному полуребенку
Так нравится тобой играть,
И с глаз опаловую пленку
Ты тщетно силишься содрать.

Боишься ты пошевелиться,
Ведь мир расплывчат и лукав,
И снова, как слепая птица,
Ты крепче вцепишься в рукав.