Игорь Губерман - Гарики на все времена (Том 1)

Люблю я утром духа трезвость
и лист бумаги на столе,
а ближе к ночи — блуда резвость
и блики влаги на стекле.

В этой жизни чем-то лишние,
с ней уже сроднимся вряд ли мы,
очень бабы стали хищные,
а мужи потравояднели.

Что человек? Игра природы,
в ее руках послушный воск,
и круто скрючивают годы
наш позвоночник, хер и мозг.

Способный нерадивый ученик,
забывший о единственности срока,
я жизнь мою пишу как черновик,
надеясь на продление урока.

С лицом не льстивы зеркала:
с годами красят лик стекольный
истлевших замыслов зола
и возлияний цвет свекольный.

Не пузырись ума отравой,
когда выходишь замуж, дева:
от бабы, слишком часто правой,
мужик быстрей идет налево.

Я возле каждого куста
валялся в сладостной истоме,
но надорвался и устал
шершеть ля фам в чужой соломе.

Когда земля мне станет пухом,
на гроб распилится сосенка,
моим насквозь соленым духом
Господь начинит поросенка.

Давно я дал себе обет,
и я блюду его давно:
какой бы я ни съел обед,
а ужин ем я все равно.

В нас по природе есть глухое
предощущение неброское:
для духа вредно все сухое,
бесповоротное и плоское.

Напрасно разум как ни мучай,
грядущих лет недвижна тьма,
рулетку жизни вертит случай,
смеясь убожеству ума.

Маршальские жезлы в рюкзаках
носят и отнюдь не дураки,
только, оставаясь в дураках,
умные бросают рюкзаки.

Вполне я согласен с Сократом,
сказавшим толпе горожан:
душа изъясняется матом,
а разум — безухий ханжа.

Душа улетит, и рассыпется тело,
сотрутся следы, не оставив следа,
а все, что внутри клокотало и пело,
неслышно прольется ничем в никуда.

Увы, подруга дорогая,
пора подумать нам уже,
что, плоть блаженством содрогая,
мы больно делаем душе.

Все наши монологи, диалоги
и выкрики в компании греховной
заслуженно почтятся в некрологе
строкой о неуемности духовной.

Мне кажется забавным некий факт,
который назревал уже давно:
в мышлении моем — такой антракт,
что, кажется, закончилось оно.

Повинен буду я навряд ли,
что духом был убог и мал,
вина моя — что явной падле
я часто руку пожимал.

Стали мы с тех пор, как пыл угас, —
тихие седые алкоголики,
даже и во снах теперь у нас
нету поебательской символики.

Мне потому легко гордиться
лицом народа своего,
что не боюсь я вслух стыдиться
обильных мерзостей его.

Странно и забавно это очень —
чувствовать, прислушиваясь к разуму:
даже на пространстве утра — ночи
я о смерти думаю по-разному.

За то, что жизнь провел в пирах,
пускай земля мне будет пухом
и, в ней покоясь, бедный прах
благоухает винным духом.

Предупреждал ещё Гораций —
поэт, философ, эрудит, —
что близость муз и дружба граций —
житейской мудрости вредит.

Учил великий Аристотель,
а не какой-нибудь балбес,
что похотливость нашей плоти —
совсем не грех, а дар небес.

Как нам советовал Овидий,
я свой характер укрощаю,
и если я кого обидел,
то это я ему прощаю.

Не зря учил нас Гиппократ
(а медик был он — первый номер):
«Болеть — полезней во сто крат,
чем не болеть, поскольку помер».

Есть очень точная страница
в пустых прозрениях Платона:
что скоро будет честь цениться —
дешевле рваного гондона.

Отменной зоркости пример
сыскался в книге Теофраста:
пластичность жестов и манер —
заметный признак педераста.

Я оценил в Левкиппе вновь
его суждения стальные:
«Кто пережил одну любовь,
переживёт и остальные».

Хотя Сафо была стервоза,
но мысли — стоят дорогого:
«Своя душевная заноза —
больней такой же у другого».

Сказал однажды Геродот,
известный древности историк,
что грешник подлинный лишь тот,
кому запретный плод был горек.

Заметил некогда Сенека,
явив провиденье могучее,
что лишь законченный калека
не трахнет женщину при случае.

А чуткий к запахам Хилон
весьма любил, как пахнут кони,
но называл одеколон —
«благоуханием для вони».

Полезно в памяти иметь
совет интимный Авиценны:
«Не стоит яйцами звенеть,
они отнюдь не звоном ценны».

Великий скульптор Поликлет
ваял роскошно и сердито:
кто 6 ни заказывал портрет,
он вылеплял гермафродита.

Был Демосфен оратор пылкой
и непосредственной замашки,
а если бил кого бутылкой —
рука не ведала промашки.

Прочёл у некоего грека
(не то Эвклид, не то Страбон),
что вреден духу человека
излишних мыслей выебон.

Писал когда-то Еврипид,
большой мастак в любви и спорте:
«Блаженный муж во сне храпит,
а не блаженный — воздух портит»

Прекрасно умственной отвагой
у Архимеда изречение:
«Утяжелённость пьяной влагой
приносит жизни облегчение».

В саду своём за чашкой чая
сказал однажды Фукидид:
«Мудрец живёт, не замечая
того, про что кретин — галдит».

Был молод циник Диодор,
но у него дыханье спёрло:
солёный мелкий помидор
попал в дыхательное горло

Признался как-то Эпикур,
деля бутылку на троих,
что любит он соседских кур —
гораздо больше, чем своих.

Жил Диоген в убогой бочке,
но был он весел и беспечен
и приносил туда цветочки,
когда гречанку ждал под вечер