Вольтер - Орлеанская девственница

Все злоключения перебирая,
Вздыхая, плача и считая дни,
Судьбу и злых британцев проклиная,
Еще печальней сделались они.
Настала ночь. Сияя кротко миру,
Медведица направилась к надиру [78].
Задумчивому королю аббат
Сказал: «Уж поздно, в это время спят
Иль ужинают все без исключенья,
Будь то король или монах простой».
Карл, горестно поникнув головой,
Тая в груди любовные мученья
Все из-за той, которую искал,
Не отвечая, молча поскакал,
И очутились перед замком вскоре
Все трое – Карл с аббатом и Бонно.
Прах пастыря, погрязшего в позоре,
Швырнувши, как негодное бревно,
В канаву, паж, задумчивый и томный,
Глядел с досадою на мост подъемный,
Который разделял его и ту,
Чью мысленно ласкал он красоту.
Трех всадников увидев в лунном свете,
Он сладкую надежду ощутил,
Что выручат его сеньоры эти,
И выступил вперед, пригож и мил,
Скрывая имя и любовный пыл.
Как только с ними он заговорил,
К себе внушил Монроз расположенье.
Он королю понравился. Аббат
На нем остановил елейный взгляд
И пастырское дал благословенье.

Они составили все вместе чет.
Мост тотчас опускается, и вот
Коней копыта с грохотом суровым
Стучат по доскам четырехдюймовым.
Толстяк Бонно на кухню поспешил
И принялся за ужин у камина.
Аббат колена тотчас преклонил
И набожно творца благодарил;
А Карл, принявший имя дворянина,
Почтенного Кютандра отыскал.
Барон, с приветом (он еще не спал),
Ведет его к роскошному покою.
Карл только одиночества желал,
Чтоб насладиться нежною тоскою;
Он об Агнесе лил потоки слез,
Не зная, где искать свою подругу.

Осведомленнее был наш Монроз.
Он очень ловко расспросил прислугу,
Где спит Агнеса, где ее покой,
Все осторожным взглядом замечая.
Как кошка, что идет, подстерегая
Застенчивую мышку, чуть ступая,
Неслышною походкой воровской,
Глазами блещет, коготки готовит
И, жертву увидав, мгновенно ловит, —
Так юный паж, к красавице спеша,
На цыпочках, едва-едва дыша,
Шел ощупью, и наконец завеса
Отдернута, и перед ним Агнеса.
Быстрей, чем пуля из ружья летит,
Быстрее, чем железные опилки
Притягивает яростный магнит,
Войдя, любовник, молодой и пылкий,
Пал на колена пред софой, где спит
Его красавица, подобно розе,
В непринужденной и прелестной позе.
Для размышленья не было ни сил,
Ни времени. Огонь их подхватил
В одно мгновенье ока. В раскаленных
Лобзаньях нежные уста влюбленных
Слились. Заволокло желанье взор.
Слова любви? Они остались в горле.
Их языки друг друга нежно терли,
И был красноречив их разговор.
О, вздохи нег, безмолвье упоенья,
Прелюдия оркестра наслажденья!
Но этот сладостный дуэт прервать
Пришлось им по причине неизбежной.

Агнеса помогла рукою нежной
Пажу постылые одежды снять.
Век золотой не знал их, безмятежный;
Придуманная, чтобы нас стеснять,
Противная природе, эта шкура
Всего невыносимей для Амура.

Кто это, боги! Флора и Зефир?
Психея ли божка любви ласкает?
Венеру ли твой юный сын, Кинир,
В объятьях сжал, позабывая мир,
Меж тем как Марс ревнует и вздыхает?
Карл, этот Марс французский, уж давно
Вздыхает рядом в обществе Бонно.
Он ест задумчиво и пьет печально.
Старик слуга, болтлив професьонально,
Чтоб мрачное высочество развлечь,
Никем не прошенный, заводит речь
О том, что на дворянской половине
Спят двое путешественниц – одна
Брюнетка с гордым видом героини,
Другая – точно лилия нежна.
Карл вздрогнул: «Ах, Агнеса, где ты, где ты?»
Он заставляет повторить приметы:
Какие волосы, улыбка, цвет
Лица и глаз, сложенье, сколько лет.
Он узнает своей любви предмет,
Ее, жемчужину земных жемчужин,
И, убежденный, забывает ужин.
«Прощай, Бонно! Я к ней бегу тотчас».
Сказал – и улетел, стуча при этом:
Король, он редко прибегал к секретам.

«Агнеса!» – повторял он столько раз,
Что до Агпесы крики долетели.
Чета любовников дрожит в постели.
Как избежать беды им, вот вопрос.
Но был изобретателен Монроз.
Он замечает в выступе светлицы
Подобие молельни иль божницы,
Алтарь миниатюрный, где порой
За деньги служит капуцин седой.
Пустая ниша в глубине алькова
Еще ждала пристойного святого,
Закрытая завесой голубой.
Что делает Монроз? Быстрее мыши
За занавескою в алтарной нише
Он быстро прячется и впопыхах,
Конечно, забывает о штанах.
Король вбегает в спальню, обнимает
Свою Агнесу, нежный вздор меля,
И, весь в слезах, использовать желает
Права любовника и короля.
Святой за занавескою, с тоскою
Все это видя, испускает стон.
Король подходит, трогает рукою
И восклицает, крайне удивлен:
«Отцы святые! Черт! Я это вскрою!»
В нем полуревность, полустрах кипит.
Он дергает порывисто и резко —
И падает с карниза занавеска.
Прекрасный паж, испытывая стыд,
Спиною повернулся. Выделяясь,
Белело то, что в дни былых побед
Могучий Цезарь, вовсе не стесняясь,
Вручал тебе, красавец Никомед,
За что Великий Грек во время оно
Особенно любил Гефестиона,
Что Адриан явил средь Пантеона…
Герои, сколько слабостей у вас!

Читатели, вы помните ль рассказ
О том, как, в сердце вражеского стана,
Уснувшего Монроза нежный зад
Тремя цветами лилии подряд
Ночной порой украсила Иоанна
И как святой Денис ей помогал?
При виде лилий и при виде зада
Король смутился и молиться стал,
Вообразив, что это козни ада.
Агнесу жгут раскаянье и страх,
Она теряет чувства, крикнув: «Ах!»
Взволнованный король, в порыве муки,
Зовет, держа несчастную за руки:
«Сюда! Здесь дьявол!» Слыша эти звуки,
Встревоженный монах, забыв еду,
Спешит помочь попавшему в беду;
Испуганный Бонно, пыхтя, несется;
Иоанна пробудилась и берется
За добрый меч, что в битвах закален,
Готовая на бой идти отважно;
И только в спальне у себя барон,
Не слыша ничего, храпел протяжно.

То золотое время года было,
Когда в течении своем светило
Ночь убавляет, прибавляя к дням,
И, улыбаясь благосклонно нам,
Плывет по европейским небесам,
Не торопясь пересекать экватор.
То был твой праздник, о святой Иоанн,
Прославленный Иоанн, пустынь оратор.
Ты возвестил для всех времен и стран,
Что грешникам залог спасенья дан,
И я люблю тебя, пророк великий.
Другой Иоанн по лунным областям
С Астольфом путешествовал и там
Вернул рассудок другу Анджелики,
Коль верить Ариостовым словам.
Иоанн Второй, верни и мне мой разум!
Ты своего не отвращал лица
От сладостного, дивного певца,
Который пестро сотканым рассказом
Властителей Феррары веселил;
Ему ты строфы вольные простил,
Которые тебе он посвятил;
Прошу и я о помощи чудесной:
Я в ней нуждаюсь. Ведь тебе известно,
Что против героических годов,
Когда гремела Ариоста лира,
У нас гораздо больше дураков.
Спаси меня от всех болванов мира,
От всех хулителей моих стихов.
Порою шутки легкая отрада
Сойдет, смеясь, мой труд развеселить,
Но я серьезен, если это надо,
И только не желаю скучным быть.
Води моим пером и в сени вечной
Снеси Денису мой привет сердечный.