Алексей Букалов - «Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Счастливая мысль – вести дневник – пришла Алексею Николаевичу Вульфу весной 1827 года, после окончания Дерптского университета. Человек умный и наблюдательный, Вульф отразил в дневнике с предельной хронологической аккуратностью свои встречи и беседы со многими знакомыми, в том числе – с опальным другом и соседом Александром Пушкиным. «Он много знал, чему научаются в университетах, между тем как мы с вами выучились танцевать, – вспоминал потом Пушкин их знакомство. – Разговор его был прост и важен. Он имел обо всем затверженное понятие, в ожидании собственной проверки. Его занимали такие предметы, о которых я и не помышлял…» («Заметка о холере», 1831; XII, 308). Давние приятели вновь встретились, когда Пушкин (уже не изгнанником!) провел часть лета и осень в Михайловском.

16 сентября 1827 года Вульф записал:

«По шаткому крыльцу взошел я в ветхую хижину первенствующего поэта русского. В молдаванской красной шапочке и халате увидел я его за рабочим его столом, на коем были разбросаны все принадлежности уборного столика поклонника моды; дружно также на нем лежали Montesquieu с “Bibliotheque de campagne” и “Журналом Петра I”, виден был также Alfieri [4] Монтескье. Сельские чтения; Альфиери. , ежемесячники Карамзина и изъяснение снов, скрывшееся в полдюжине альманахов; наконец, две тетради в черном сафьяне [5] Обман зрения – тетради были в обыкновенных черных бумажных переплетах. остановили мое внимание на себе: мрачная их наружность заставила меня ожидать что-нибудь таинственного, заключенного в них, особливо когда на большей из них я заметил полустертый масонский треугольник. Естественно, что я думал видеть летописи какой-нибудь ложи; но Пушкин, заметив внимание мое к этой книге, окончил все мои предположения, сказав мне, что она была счетною книгой такого общества, а теперь пишет он в ней стихи; в другой же книге показал он мне только что написанные первые две главы романа в прозе, где главное лицо представляет его прадед Ганнибал, сын Абиссинского эмира, похищенный турками, а из Константинополя русским посланником присланный в подарок Петру I, который сам его воспитывал и очень любил. Главная завязка этого романа будет – как Пушкин говорит – неверность жены сего арапа, которая родила ему белого ребенка и за то была посажена в монастырь. Вот историческая основа этого сочинения» [6] Вульф А.Н . Дневники. М.: Федерация, 1929. С. 135–136. .

Не только халат и красная шапочка были молдавского происхождения, но и тетради на рабочем столе поэта. Когда-то в Кишиневе Пушкин и впрямь был членом масонской ложи «Овидий» – той самой, за которую, как он полагал, были «уничтожены в России все ложи» (XIII, 257) [7] «4 мая 1821 был я принят в масоны» – запись из кишиневского дневника (XII, 303). . Вульф не обманулся в своем ожидании тайны – «масонские» тетради содержали в себе главы одного из самых сокровенных произведений Пушкина, его первого исторического романа, известного впоследствии под названием «Арап Петра Великого». Мы еще вернемся к этому важному свидетельству тригорского приятеля Пушкина (Вульф сделал свою запись «по свежим следам» – на другой же день после обеда в Михайловском), оно является, пожалуй, единственным указанием на возможное развитие сюжетной линии романа.

О том, что замысел и план романа уже вполне созрели у Пушкина ко времени приезда в псковское имение, говорит быстрая, почти «чистовая» работа над ним. 31 июля Пушкин сообщил А.А. Дельвигу: «Я в деревне и надеюсь много писать, в конце осени буду у Вас; вдохновенья еще нет, покамест принялся я за прозу» (XIII, 334). Этой прозой были публицистические наброски «Отрывки из писем, мысли и замечания» и первые главы исторического романа эпохи Петра I.

Ни для самого Пушкина, ни для его друзей и читателей это обращение к прозе, пожалуй, не явилось неожиданным, оно было подготовлено всем его житейским и творческим опытом. «Лета клонят к прозе», – писал Вяземскому в 1822 году двадцатитрехлетний поэт (XIII, 44). А через два года Пушкин, обращаясь к читателям третьей главы «Евгения Онегина», обещает «унизиться до смиренной прозы» и написать новый роман – на этот раз не в стихах, а в прозе («дьявольская разница!»).

Здесь у Пушкина есть одно слово, которое служит вообще как бы ключом к пониманию его художественно-исторического мышления, подметили исследователи, слово это – предание . Если проанализировать многочисленные случаи употребления этого слова в самых разных пушкинских текстах на протяжении всего его творческого пути, то выяснится, что предание – самая притягательная для Пушкина форма, в которой запечатлевает себя минувшее. Предание (по определениям фольклористики) – это особый вид устно передаваемого повествования, которое, возникнув некогда как рассказ участника или свидетеля действительных событий, при дальнейшем распространении утрачивает «эмпирическую фотографичность», обретая взамен смысл обобщенно-поэтический. В предании как бы осуществляется синтез документальности и поэтического вымысла, «летописности» и «сказочности» – рождается та самая «поэзия истории», которая так привлекала Пушкина [8] Тархов А.Е . Мир «Капитанской дочки». В кн.: Пушкин. Избранная проза. М., 1978. С. 4. .

Удивительная судьба пушкинского прадеда, известная по «семейственным преданиям», не могла не заинтересовать Пушкина – историка и романиста. «Семейственные воспоминания дворянства должны быть историческими воспоминаниями народа» (VIII, 53) – этой формуле из пушкинского незавершенного «Романа в письмах» (1829 год) как нельзя более соответствовал замысел повествования о Петровской эпохе.

Вот строки о михайловских буднях поэта из «Памятных записок» Н.М.Смирнова, камер-юнкера: «Его дни тянулись однообразно и бесцветно. Встав поутру, погружался он в холодную ванну и брал книги и перо; в минуты грусти перекатывал шары на бильярде или призывал старую няню рассказывать ему про старину, про Ганнибалов, потомков Арапа Петра Великого, из фамилии которых происходила его мать» [9] А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. 2-е изд. М., 1985. Т. II. С. 273. .

Пушкин, как сообщает его первый биограф П.В. Анненков, говорил друзьям: «Бог даст, мы напишем исторический роман, на который и чужие полюбуются» [10] Анненков П.В. Материалы для биографии А.С. Пушкина. СПб., 1855. С. 199. .

Напрашивался и главный герой – здесь, в псковской деревне, в старинной Ганнибаловой вотчине все дышало памятью о царском арапе.