Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 2: За пределами символизма

Именно такого же отношения мы ожидали и от книги Аллы Марченко «Ахматова: Жизнь» [1473]. Побуждали к этому и воспоминания о ее прекрасной документальной повести «С подорожной по казенной надобности», и не раз читанная книга «Поэтический мир Есенина» – едва ли не лучшее исследование о его поэзии. Да и отдельные главы нынешней книги, печатавшиеся предварительно в журналах, тоже казались незаурядными и живо интересными (например, «Новый мир». 2006. № 12; «Дружба народов». 2006. № 10; «Знамя». 2004. № 5). Увы, появившаяся книга представляется не только не сопоставимой с двумя прежними, но даже и хуже своих отдельных частей, прочитанных ранее.

В чем дело? Что случилось с опытным автором?

Отчасти ответ на этот вопрос дает «Список литературы». В нем есть довольно много книг, не имеющих отношения к жизни Ахматовой (вроде воспоминаний Л.Д. Блок или Н. Вильмонта, Е. Герцык или Т. Луговской и многого другого), но нет основополагающих для всякого биографа книг – летописей жизни и творчества ее самой ( Черных В.А . Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. М., 2008 или доведенное до 1956 года более раннее издание) и Гумилева ( Степанов Е.Е . Николай Гумилев: Хроника // Гумилев Н. Соч.: В 3 т. М., 1991. Т. 3. С. 344–429; Лукницкий П.Н . Труды и дни Гумилева // Лукницкая Вера. Любовник. Рыцарь. Летописец: Три сенсации из Серебряного века. СПб., 2005). Их можно совершенствовать, но обойтись без них, создавая жизнеописание, – нельзя. Перечислить же полезное, но также упущенное – не хватит никакого места. Из всего этого и складывается впечатление, что автор представляет себе эпоху чрезвычайно приблизительно.

Пусть читатель не посетует на, возможно, утомительный разбор только одной главки – «Интермедия первая (1908–1910)» (С. 71–105), но это необходимо для осознания степени неточности всей книги. Итак, весной 1908 года Гумилев едет из Парижа в Москву и, согласно А. Марченко, останавливается в Киеве, чтобы повидать Ахматову. Нет, не в Киеве, а в Севастополе, где она жила. Читаем дальше: «Вернувшись в Царское, Николай Степанович немедленно, чтобы не терять год, подал прошение о зачислении в Петербургский университет» (С. 71). Он вернулся в конце апреля, а прошение подал 10 июля. «Съездил также <���…> в Слепнево» (71). Нет, тоже летом, а не весной. В университет Гумилев отнюдь не «поступил» (71), а был зачислен. Никаких процедур, кроме подачи прошения тогдашние установления не предусматривали. «Весной 1909 года <���…> ее <���Е.И. Дмитриеву> заново знакомили <���…> с сотрудником самого модного в Петербурге журнала “Аполлон”!» (75–76) Знакомство возобновилось в феврале, а первое организационное собрание «Аполлона» состоялось только 9 мая. Гумилев же в это время думал об издании журнала «Остров». И. фон Гюнтер никогда в «Аполлоне» не работал, а просто печатался. Ни на каких «юридических курсах» (80) Ахматова не училась. Юридический факультет Киевских высших женских курсов – совсем другое [1474]. Стихотворение «А, это снова ты…» датируется отнюдь не летом 1909 года, а 1916-м (81). Предположение об уязвленности К.И. Чуковского тем, что не он стал «отвечать за поэзию» в журнале «Аполлон» (81) не основано ни на каких фактах. У Ахматовой нет стихотворения «Над черной бездной я с тобою шла…» (83). Вино Удельного ведомства – вовсе не обязательно извлеченное из царских погребов (83), чаще всего это вино с виноградников, принадлежавших департаменту уделов Министерства императорского двора. Вся широко известная история с Черубиной де Габриак изложена так, как будто документов о ней не существует. Не было договоренности между Маковским и Гумилевым, «что поэтический отдел в первом номере ”Аполлона” будут открывать стихи Иннокентия Анненского» (87) и что эта договоренность была Маковским нарушена: в первом номере спокойно был напечатан «Ледяной трилистник». Никакой подборки Анненского для «Весов» Брюсов не «рубил» (88). Не было стихов Черубины в первом номере «Аполлона» – там напечатаны стихи Маковского, Вяч. Иванова, Бальмонта, Брюсова, Кузмина, Волошина, Гумилева, Анненского и Сологуба [1475]. Легенда о влюбленности Черубины-Дмитриевой в Маковского не подтверждается ничем. Неверно и то, что Маковский был «счастливо женат» (90): он женился на М.Э. Рындиной только через год. Совершенно неверно изложены события во время «очной ставки» между Гумилевым и Дмитриевой. Никто не собирался отказывать Волошину от журнала (92): он превосходнейшим образом печатался там в 1910 году вплоть до 5-го номера (февраль), а потом еще и в 9-м (ноябрь). Буйно разыгравшаяся фантазия А.Н. Толстого совершенно исказила историю раскрытия тайны Черубины; истина же рассказана в дневнике М. Кузмина. Киевский вечер «Остров искусства» (а не «искусств») не был никак связан с «Аполлоном», и состоялся он не 26 (93), а 29 ноября. Кузмин и Потемкин не провожали Гумилева до Одессы (95), а спокойно вернулись из Киева в Петербург. Пушкин писал вовсе не «Она ждала кого-нибудь», а «Душа ждала… кого-нибудь» (98; впрочем, автор может возразить, что так цитирует Андрей Горенко). В начале 1910 года никакой мысли о «Цехе поэтов» (103) у Гумилева еще не было. Трогательная история с прошением о разрешении Гумилеву жениться, которое было написано, по Марченко, 4 марта, а датировано 5 апреля (104) – ничем не подтверждена. 16 апреля памятно тому же Гумилеву вовсе не отъездом в Киев, а выходом «Жемчугов» (104), в Киев он уехал только через три дня.

«Ну вот, – может сказать читатель, – наловил блох!» Да нет, не блох. Сущая вроде бы ерунда с юридическими курсами, но она откликнется на с. 326, где автор объяснит, что Есенин был куда грамотнее Ахматовой. Куда там гимназиям (в том числе знаменитой Фундуклеевской) и каким-то курсам [1476]против церковно-учительской школы и университета Шанявского! Даже выяснение точной даты киевского вечера сказывается на понимании психологии действующих лиц: согласно изложению Марченко, «обстоятельства, в которых Н.С. неожиданно получил согласие на сто первое брачное предложение, самым решительным образом его дискредитируют, ибо уже 29 <���на самом деле – 30-го> ноября 1909 года он снова, прямо из Киева, уехал в Африку. Любой другой в его положении либо отказался бы от поездки, либо хотя бы повременил с отъездом. <���…> Даже оставшиеся дни осчастливленный жених носился по городу как угорелый, закупая нужное для двухмесячного путешествия снаряжение» (94–95). На деле же никакой дискредитации тут усмотреть нельзя: Гумилев приехал в Киев утром 28 ноября, тут же отправился «отыскивать своих старых невест», как записал в дневнике М. Кузмин. На следующий день поздно вечером Гумилев получил согласие Ахматовой, а 30 ноября уехал. Никаких трех дней для раздумий у него не было, все уже было готово к путешествию, причем не одиночному, а вдвоем с Вяч. Ивановым (который по своим резонам не поехал). Не пренебрежение невестой, а верность своему плану и слову.