Евгения Баранова - Номинация «Поэзия»

Когда был маленьким,
то всё казалось длинным.
Фонарь, линейка, мусоропровод.
Теперь всё коротко: летит июль пчелиный,
колючий март царапает живот.

Сиди себя тихохонько да слушай,
как пух пылинки городу сдаёт.
Когда был маленьким,
хотелось лампу-грушу.
Теперь не хочется,
теперь не до неё.

Ни вафельку, ни жареного хлеба,
ни белого мороженого литр.
Когда был маленьким.
А разве я им не был?
А разве я с ошибкой не делил?

Ни контурная карта Ленинграда,
ни Майн, ни Рид, ни Витя Коробков
не помогают выжившим пиратам,
хозяевам цветных грузовиков.

— Что за холмик на картоне?
нарисован как?
— Это леший пни хоронит
в юбках сосняка.

Как схоронит, на поляну
вынырнут свои —
дятлы, иволги, жуланы,
сойки, соловьи.

Как запляшут для потехи,
как возьмут в полёт…
Плащ полуденницы ветхий
огоньком мелькнёт.

Выйдет в косах, выйдет в белых,
поцелует в лоб.
И останется от тела
кожаный сугроб.

Где же всё, что мы любили.
Где же всё?
Земляника в горьком мыле,
шарф с лосём.

(лОсем, лОсем, так учили
в третьем Б).
Кто остался — А. в могиле —
на трубе?

Буквы долго руки мыли,
ка-я-лись.
Не пересеклись прямые —
пресеклись.

Заливало солнце кашу,
жгло сорняк.
А теперь команда наша —
ты да я.

Не кузнечик ждёт за печкой —
мертвецы.
Что рассказывал о вечном
Лао-цзы?

Кто там, кто на фотоснимке
в Рождество?
Зайки, клоуны, снежинки. —
Никого.

Как искренне вдыхает человек
пар тонкорунных, временных акаций,
когда, тридцатилетен, робок, пег,
идёт к прудам водою надышаться.

Когда осознаёт, что он разбит
лебяжьим небом, говором синичьим,
и всё, что он неслышимо хранит,
вторично, одинаково, вторично.

Вот он дрожал, вот обнимаем был,
вот тёр лопатки синим полотенцем.
Всё ждал, и ждал, и жаждал что есть сил
какого-то нездешнего сюжетца.

Какого-то прохладного огня,
какого-то необщего рисунка.
Но не нашёл и вышел, полупьян
от августа, с собакой на прогулку.

Пойдёт ли он за чипсами в «Фасоль»?
возьмёт ли овощей (морковь, горошек)?
Он чувствует, что вымышлен и зол,
но ничего почувствовать не может.

Как искренне не жалко никого.
Купить ли замороженную клюкву?
Идёт домой простое существо,
бестрепетно привязанное к буквам.

Дано мне тело, что мне делать с,
когда вокруг поэты собрались
и спорят в любознательности гадкой.
Я существую дольше, чем живу.
Осталось наблюдать сквозь мураву,
как время прорастает сквозь лопатки.

Зачем балет с игрою на губе,
когда предмет не равен сам себе,
но равен отражению кирпичик.
Зови меня по имени, я — хор
капризных братьев, вымерших сестёр,
жаль, страх не избавляет от привычек.

Как маленький порок у соловья,
как мышцы от движения болят,
как раскалённым дням циклона темя,
дано мне тело. Разве что взамен.
Уходит в воду трезвый Диоген.
И ничего не остаётся, Женя.

исходят там высокие бетонные трубы
сгустившимся на холоде расплесканным дымом
уткнув лицо в округлое нависшее сверху
вцепившись ртом в упругие по-над кровлей ткани
подножья их корнями вниз в асфальт укрыты
тяжелые там здания согбенно дышат
задрав язык колебля дым бесшумные знаки
из воздуха над городом распухшие видно
там есть внизу укромные подъезды проходы
промозглые окраины дороги есть и те кто
живут недопробудившись или те кто больше
не могут пробуждение свое наяву видеть
скрываются безротые в задумчивых толпах
вдоль них плывут дремотные хрипя механизмы
туда идти приходится каждый день а после
обратный путь сюда искать потом под вечер

спрямлённые тропы
некогда поперёк продетые изгибом пренебрегая
очередным продления
своеобычия пород
почвенных ради теперь выхолощены
но упорядочены не вызывать в памяти дабы свидетельства
инакообитавших на заселённой
ныне территории
не пробуждать утраченных значений но
предъявлять понятное
вместо руин извлечённых частично запрятанных в склон

прослойками туфа
почвенный изнутри послушными расчерчен профиль от палой
перегнивать останками
предполагающей листвы
выпуклый мягкий под ним выпраставшийся
дерн под прогалинами где переход к зыбкому глубже где смешаны
коричневато чёрный с мучнисто белым
ярус помещается
мелкозернист к поверхности отмерший слой
за другим подъемлется
плодонося через толщу породы втоптавшись в неё

за стенами прежде
многие свезены покоились в разбухшем грунте сюда же
кто второпях опознан был
тех с безымянными внутри
верхнего слоя затем пригородами
и поселениями плотно покрыв там помещали дальнейшие
препроводя останки к колодцам ямы
роя где ни попадя
прочих туда из города слагая не
указав надгробием
где кто лежит не приметив иные на склоне места

морщины рельефа
схмурены по краям поверхности заросшей садом чащобой
пиний травы расчерканы
исполосованы промеж
нитками вьются стволов выстроенные
в гущу закопанные тропы теперь около прежних некрополей
располагались чьи-то среди жилища
зарослей кустарника
известняка и нынешней возникшей вне
тишины спокойствия
сгладив ландшафт порождая постройки дорожки дворы

потом появились
линии вертикалям вторящи стремящим кверху затылки
опорожнить влекомые
переворочанную глубь
плоскости встали дома спрятавшиеся
между развалинами прежних вокруг пустошей возле фундаментов
и полуглыб где вспряла над смыслом память
загодя конструкцию
предположив несущую того что есть
первоочерёдное
перед другим по порядку под кожу вживляясь ему