Давид Гофштейн - Избранное

Где сказано, что будет он и впредь,
Сердечный злой недуг, неуврачуем?!
Средь золотых колонн не время ль
прозвенеть
Твоим, возлюбленная, поцелуям!..

И чем я виновен, что хищною силой
И жаждой захвата полны мои руки
Близ шеи близ милой?

И чем я виновен — губам моим любо
Палящим касаньем впиваться в родные,
Покорные губы.

И чем я виновен — мой взор безрассуден,
Как зубы младенца, что груди терзает,
Кормящие груди…

Я ее увидал
У реки под ветвями.

Под зеленым, в небесных заплатах, шатром.
На обрыве крутом
Молчаливо сутулился камень,
Как осколок упрямый
Издревле рассеянных скал…

И увидел я вдруг, как нагая прекрасна она
В ореоле распущенных влажных волос.
И из глуби веков чей-то голос до слуха донес:
— Се — жена!

В каморке тесной,
На двух скамейках смежных
Лежат бессильно смятые одежды…

Как на реке
В песке,
Разбросаны небрежно
И ждут нас наши смятые одежды.

Я далеко от стен и городов.
Вокруг — простор миров,
И волны пенятся и дышат шумно…
Любовь моя! Не закрывай бездонных глаз.

Они как влажные в тумане зеркала,
Я в них гляжусь бездумно
И вижу, как мираж,
Забытое и светлое вчера…

То ль устал я, возраст ли такой,
Но так часто нужен стал покой.

Думал, комната уютом залита,
Нынче ж спохватился — где тахта?..

Правда, с петухами будят: встань!
Но сейчас лишь десять — тоже рань!

Только застелили — что скрывать! —
Тянет, как клещами, на кровать.

Сам себе хозяин — что же мне?
Живо — одеяло в стороне.

Знаю, до полудня — срок большой,
Отдохну и телом и душой.

Не зайдет никто ко мне теперь,
Даже не заглянет в эту дверь.

Прямо из кармана льется звук —
Две монетки там живут сам-друг.

Звякают умильно в тишине,
Чувство новое будя во мне…

Детская мне видится рука;
Два в руке зажаты медяка.

Сызмальства, с далеких тех времен —
Деньги, деньги! — непонятный звон.

И словцо с ним спаяно: «орел»,
Он двуглав на меди той и зол.

Смысл обоих слов жесток, суров…
Как-то душно мне от этих слов.

И в карман я лезу боковой
И медяк вытаскиваю свой.

Вглядываюсь, точно в первый раз:
Двум колосьям радуется глаз.

Цифр внизу так явственен обвод…
Ну а год?.. Такой недавний год.

Грошик, ляг обратной стороной!
Не орел сверкнул передо мной!

Ах, медяк мой, как ты мил на вид!
Звездочка вверху горит, блестит…

Там колосья вижу, молот, серп…
Вижу наш родной, советский герб.

Да и надписи кругом чекан:
«Пролетарии всех стран!»

Грошик ярче разгорелся вдруг,
Значимей, ценней стал мой досуг.

Я не стар, я не ленив — я так…
Есть еще у жизни много благ.

Чуть отъехав от столицы,
Я брожу в зеленом мире,
И летят ко мне, как птицы,
Ароматы вольной шири.

Выпал дождь, и над лугами
Тают облачные волны;
Сено собрано стогами,
Молоком колосья полны.

И покоем-чародеем
Сердце каждое согрето,
О, проклятие злодеям,
Посягающим на это!

С утра сегодня сеет, сеет
Такой живительный, такой бесшумный
дождь…
Уходит май…
И прочь ведет весну.
Я в городе,
Но каждой п о рой чую
Весенний день,
Большую
Жизнь деревень…

С утра сегодня сеет, сеет
Такой живительный, такой бесшумный
дождь…

В нем силы ток,
Залог
Дальнейшего произрастанья,
Но этот самый дождь — он яд
Для мириад
Кишащих дерзостных созданий,
Всей мошкары — и мух и тлей,
Врагов садов,
Губителей полей…
Подобный дождь —
Рычаг, чья может мощь
Спокойно двигать грузные колеса…
Такой живительный, такой бесшумный
дождь…

Я — в городе. Меня
Обычно будит здесь гудок фабричный,
Потом плывут иные шумы дня:
И цоканье подков по мостовой,
И стук колес, и мягкий ропот шин,
И слитный гул живой,
Гул тысяч производственных машин…

И мысль ко мне пришла;
Мне что ни день ясней:
Мой город —
Лишь скала
Средь моря зеленей,
Где так загадочно и просто
Сейчас вершатся тайны роста,
Средь океана,
Где на дне,
В неодолимой тишине,
В неизмеримой глубине,
Не затихая ни на миг,
Работает
Гигантский маховик.
Так мыслю я
И чувствую притом,
Как постепенно и во мне самом,
Грозой и бурей рождена,
Растет и крепнет тишина,
И мой рассеянный доселе взгляд,
Скользивший по всему подряд,
Освободясь от внешней паутины,
Стремится сам туда,
Туда,
В сердечные мои глубины,
И мысль моя и мой вопрос едины:
Когда,
Когда наступит наконец мгновенье —
Мгновенье то, которого так ждешь,
Мгновенье то, что лишь одно сумеет
В цепь неподвижную
Вдохнуть движенья дрожь…

С утра сегодня сеет, сеет
Такой живительный, такой бесшумный
дождь…

Как зелен, как красив
Мой город с моего балкона!
Мне в комнате не усидеть.
В ней каждый час
Так нестерпимо долог,
Меня влечет под этот влажный полог,
Под сотканную из тончайших нитей сеть,
Что с каждого спускается фронтона,
И что, меня свободно пропустив,
Останется и впредь,
Как до меня, висеть…
А вот трамвай
Летит из-за угла…
Вся тяжесть кузова его легла
Внизу на рельс, а сверху — там
Колесико скользит по проводам,
И от двойной игры,
От встречи минуса и плюса,
Вдруг электрический рождается разряд,
И искры многоцветные горят,
Рассыпавшись,
Как огненные бусы…
Одна, как в зеркало,
Проникла в мой зрачок
И в глубину мою втекла,
И стала глубина светла.
Один толчок…
И двинулся,
Недвижный с коих пор,
Мой тайный, сокровеннейший мотор…
Звено к звену —
Все, что таилось порознь!
Мгновенной косности наперекор,
На полный ход работает мотор,
За скоростью он набирает скорость,
А я меж тем, дыханье затая,
По-новому рассматриваю дали
И вижу город весь —
От верхнего жилья
До кирпича последнего в подвале.
И смысл
Мне открывается тогда
Гиганта-города,
Закон его труда,
Биенье пульса, четкое, живое,
Что откликается без перебоя
На смутный гул далеких голосов,
На зов полей,
Пригорков
И лесов, —
Смысл города, что, как мудрец-стратег,
В жестокости неумолимой прав,
Штурмует натиском своих машин
Сонь вековечную равнин,
Медлительную дрему рек
И тишину кустарников и трав
И что, затишье сел преодолев.
Вливает голос свой в их жалобный напев
И сотрясает и приводит в дрожь
Мир бересты, соломы и рогож…
Такой живительный, такой бесшумный
дождь…