Давид Гофштейн - Избранное

И месяц, помноженный на двенадцать,
В цепь года вплетется,
С другими сольется,
И будет над ними
Сиять твое имя.

Но где тот ничтожный,
Кому твое имя
Пустое названье?

Но где тот незрячий,
Что мысль свою прячет
В броню отрицанья?

А враги —
Враги такие —
С коронами большими
На круглых головах,
Лелеемых веками,
И с кашлем золотым…
Враги с крутыми
Властными кивками,
С руками нежными
В перчатках мягких,
Что держат нежно
(С отставленным слегка мизинцем)
Провода,
Взрывающие искрой города.

О, сколько их, врагов!
Благословен же тот,
Кто на себя навлек
Такую тьму врагов,
Кто честно заработать мог
Таких врагов.

И месяцы множиться будут
И в годы врываться, как ветер,
И все с изумлением будут они озираться
На тебя,
Октябрь семнадцатого года,
Двадцатого, пламенного столетья…

Ну, где же вы, месяцы мелкие,
Поддельным золотом окаймленные,
Вы, шагавшие самовлюбленно
По нашей стране огромной?
Бегите, скорее бегите,
Что вы в узкие щели глядите?
Что вам подпевают
Церковные колокола?
Что там копошится, как черви,
В пыли утопая?
То груды фальшивых счетов, —
Их льстецы разносили,
Но эти счета твоя поступь смела,
Октябрь!
Расставлены
Сотни столбов верстовых
По стране, огромной и серой,
На молодых
Перекрестках дорог бесконечных,
И мчатся столбы,
И склоняют колена,
И головы клонят,
И просят смиренно:

Достойными быть мы хотим,
Хоть щепками стать для тебя!
И встанет мечта мировая
На грани эпох
И подымет имя твое,
И поколенья
Сквозь облака прочитают: «Октябрь»!
Начало на «о», —
Огонь бесконечного круга,
Огромное солнечное колесо,
И каждая буква ярка и упруга
В твоем начертанье хотя б,
Октябрь!

Мне жажду мою
Не умерить отравой,
Мне голод великий
Не утолить.
Смотрю я на небо, на землю, на травы,
Я воздух вдыхаю глубоко, без мер.
Сползает с меня неживой шелухой
Тот ил,
Что по недрам глубоких пещер
Все лил —
Над открытой моей головою —
Проклятья небесных
Разгневанных сфер.
По юности жажды кто равен со мною?
С кого, молодого, мне взять бы пример
Одежды мои стародавни и ветхи,
Но я в наготе своей юность несу,
И руки похожи на юные ветки —
Да, старые руки — как ветки в лесу!
Среди молодых — они даже моложе:
Они еще легче и мягче, быть может.

Призраком смерти,
Призраком смерти
Бродят по тверди
Планеты, светила,
Лишенные воздуха,
Влаги и света,
Лишенные силы.
Слепорожденна,
Мертворожденна
Жизнь без горенья,
Без дерзновенья,
Жизнь без мечты,
Без почвы:
Без почвы для сада,
Без почвы для пашни,
Чтоб злаки росли и цветы…
Но цвета и жатвы
Дождаться
Тому лишь дано,
Кто в почву
Для всходов
Мечты своей бросит зерно.

Сочится кровь моя в пустынях вешних далей,
Сочится трепетная кровь души моей,
И тьма к груди широкой прижимает
Боль оскверненных дней…

Но пламя перемен кострами рассекает
Туманов мягкие, податливые лона.
Набегам ярости, в столетьях затаенной,
Костры — как знаменья: озарена дорога.

У красных врат рассветов ясных
Становятся на стражу
Ликующие звуки рога.

И первого полета гривы ждут,
Копыт подкованных все жарче нетерпенье:
Их жизнь — в разверстых далях,
В их первой пестрой смене
И в первых сшибках яростных сражений.

…Я с дрожью сердца слышу их —
Победы клики сбывшихся дерзаний.
Я с леденящей болью вижу их —
Поверженных в огне немых страданий.

И вот, едва лишь ночь
Укроет никнущий усталый день
Во тьме немого лона,
Как душу даль зовет: «Пора в поход!»

Единством тысяч воль притянутый,
плененный,
Я средь полей или по склону лога
За пьяными от битв колесами иду
С отважными в одном ряду, —

И с новым кличем радостного рога
И к новым вспышкам очистительной зари
Шагаем непроторенной дорогой.

Вы громы метали когда-то
В пылающих кровью просторах.
Что в душах осталось горбатых?
Дымящийся прибылью порох?

Все так же кривится улыбка,
Мерцает, корежится лживо.
Страдание теплится зыбко,
Страдание старое живо.

Но где же невинность святая?
Героев поникшие тени?
Просоленных слез не глотая,
Вы предали мертвых забвенью.
Вы липнете перьям подобно
К уюту ворсистого платья.
И ветры, как веники, злобно
Метут вас и гонят с проклятьем…
. . . . . . . . . .

Мой черный шар,
Моя земля
С холодной ледяной главой,
С холодной ледяной стопой,
На чреслах — жаркий пояс, —

В твоих просторах взглядом роясь,
Я открываю брата дом
За каждой складкой и бугром,
В твоей коре щербатой —
Здесь брат мой жил когда-то,
Здесь с каждым братом был и я,
Здесь каждый шаг мой слушали равнины
И каждая скала твоя,
Я был в любой твоей пещере, —
Да, ты моя, земля! Моя!

И поделю тебя, моя земля,
Только я!

Мы знаем — нужны для замеса
Прочнейшего в мире цемента
Частицы легчайшего веса,
Пылинки незримого цвета.

В рассеянном прахе таится
Сцепления скрытая сила.
Он пролитой кровью дымится,
Он ждет, чтоб его замесили.

Ты, прах невесомый, ты, слово,
Дарящее нежность и ласку,
Восстань закаленным, суровым —
Оружием стали дамасской!

Не к лаврам покоя, не к миртам
Зови нас, подобное грому,
А к полю, что боем изрыто,
К развалинам отчего дома!

Сцепления скрытая сила
В рассеянном прахе таится…
Он ждет, чтоб его замесили,
Он пролитой кровью дымится.

Бог мой, бог! Таких не помню я
Облаков над нашей крышей:
Посредине — буро-темные,
А края и не опишешь!

Не поведаешь словами,
Как смешались: блеск и дым,
Ночь с рассветными мазками,
Сумрак с полднем голубым…

Это все слилось чудесно
С пеньем сердца огневым,
С песней той, что лишь известна
Пальцам трепетным твоим.