Давид Гофштейн - Избранное

Где может быть еще вот так светло и строго!
Где так стремится в даль широкая дорога!
И все же есть конец,
И все же есть предел,
Предупреждающий:
— Разумен будь и смел,
Еще другой идет с тобой и за тобой,
С народной поступью ты связан всей судьбой.

Где может быть еще так строго и светло,
Что все печальное прозрачно, как стекло?
Уже на грани свет,
Он входит в шар земной,
И в недрах каждый пласт
Мерцает весь сквозной
К приходу темных туч, несущих дождь и ветры,
Осенний горький дождь, что, плача, поит
щедро…
Когда приходят тучи, но еще готовы
Позволить, чтоб сквозь них еще раз брызнул
свет,
Сквозь темные клубки
Дают увидеть снова
Последний синий взгляд.
Последний отблеск зыбкий,
Еще один привет,
Еще одну улыбку…

Ну где бывает так и строго и светло!

Замкнулся солнца круг,
Прошли зима, и осень, и лето, и весна.
И вновь душа моя пробуждена
Всей радостью величья и всем наплывом мук.

Былая боль ушла, вдали чуть виден след.
Желанья давние чуть брезжут в отдаленьи.
Везде, вокруг тебя, над вихрями стремлений
Разлился ясный свет.

И строгий голос мне послышался опять:
— Один, один лишь раз день нынешний бывает,
Садись о том писать,
И пусть твой сын и внук о том не забывают.

В упряжке жизни мчись, и только в этом честь.
В упряжку должен ты еще сильней вцепиться,
Встречая взмах кнута, как взмах летящей птицы.
Есть радость, есть!

Так из теплой сердечной росы,
Так из сосков горячих и юных,
Из окутанной временем плоти
Так родится мечта,
Что годами блуждала в скитаньях,
Так родится напев,
Не меняющийся никогда,
Так они возникают —
Легенды,
Сказанья.

Нежность к тому, что цветет,
Жалость к тому, что умрет, —
В сердце обеим вам тесно.
Каждая жаждет огня,
Каждая ранит меня,
И разлучить вас — чудесно.
Нежность, тебе я дарю
Верность и руку свою.
С верой смыкаю ресницы,
И голове в этот час
К зову бесчисленных глаз
Хочется грузно склониться.

Октябрь. Прозрачный день. Чудесный день —
прощанье.
Как лист, как дерево, как птица — чутко-нем,
Я чую боль утрат, и горечь увяданья,
И радость путника, владеющего всем.

Она, моя страна, прекрасна и проста.
В ней боль оправдана борьбой тысячекратно.
В ней радостно пахать и раскалять металл,
Уныние и грусть ей непонятны.

О нет! Живет во мне, день ото дня суровей,
Мир первозданности и первобытия,
Блаженство мышц и жил, восторг костей и
крови
Вся радость неуемная моя.

И эту радость я храню в себе, умножив.
Я сотни новых радостей постиг,
Когда с путями всех сплелись мои пути,
Когда осмыслил я пути и поступь множеств.

Не спи, водица,
В дощатом срубе,
Взойди, водица,
Ко мне из глуби.
Ведь путь мой долог,
Ведь я — один…
Дай хоть осколок
Своих глубин!

В твой мрак я ловко
Спущу ведро.
Ползет веревка
В твое нутро.
Нужна сноровка,
Хоть не хитро
Тянуть веревку,
Спускать ведро.

Взойди, родная.
Я так ослаб!
Ловлю со дна я
Твое: кап-кап…
Вода, взойди ты,
Как жизни весть:
Светил разбитых
В тебе не счесть!..

В ведре тяжелом
Достану вмиг
Глубин осколок
Из недр твоих.
Ведром в глубинах
Черпая тьму,
Я счастье выну
И боль возьму.

Тебе из Москвы, озаренной рассветом,
Я, милая мама, шлю слово привета.

Как змеи, петляют кровавые фронты,
Все шире меж нами теперь горизонты.

Одиннадцать нас ты под сердцем носила, —
В груди оно бьется с неслабнущей силой,

Оно и на миг никогда не скудело
И в час этот водит рукой моей смело.

Узнало ль оно, что в твоем первом сыне
Народ наш певца своего видит ныне,

Что дух мой в наш век молоком твоим
знойным
В пиру мировом возвеличен достойно?

Тебе из Москвы, озаренной рассветом,
Я, мама родная, шлю — слово привета.

Очаг мой первый, доброе местечко,
Не много счастья я в тебе запомнил;
Твой лес и скалы темные за речкой,
Фабричный шум, твои каменоломни,
Очаг мой первый, доброе местечко!

Мое местечко тоже пострадало,
Как все страдает — города и люди.
Оно отпор белобандитам дало, —
Позор бессилья знать оно не будет,
Очаг мой первый, доброе местечко!

Мое местечко рано подружилось —
В глухие времена — с большевиками,
И потому там счастье поселилось:
Здесь придавил врагов могильный камень…
Мое родное, бойкое местечко!

Все те же поля.
Стал я больше, а мать моя — меньше
Ребенка того,
Что когда-то поля эти видел…
Ясней мне с годами:
Мать лучше меня и добрее.
И глубже любой моей строчки
Платка ее складка любая.
И как-то неловко спросить мне,
Знакомо ли ей «У дороги» —
Есть книжка такая.

Ржи цветенье — серьги в блеске…
Нет, не серьги, а подвески.
Не ушко избрав постоем,
Колыхаться суждено им…
Считанные дни и ночи
Мимолетным легким роем
На стеблях висеть дано им…
А дышать ржаным тем цветом
Значит — петь и стать поэтом.

Вот мировой гармонии примета,
Поэзии и мысли единенье,
Не ждущее вопроса и ответа
Спокойное и светлое мгновенье.

Душа и разум слиты воедино,
В: их сочетанье жизнь светло искрится,
Как эти капельки росы — рубины,
Где блещут солнца малые частицы.

Как эти капельки росы — рубины,
С игрою озаренных солнцем граней…
Огонь с водою слиты воедино,
И капли могут стать зарею ранней.

Становятся зарею эти капли,
Прозрачные и круглые, как море.
Порою сердце с разумом не так ли
Сливаются, забыв о вечном споре!

Сегодня от всезнанья я устал.
Сегодня, утомленный от желаний,
Хочу, чтоб я ребенком снова стал,
Хочу вкусить от сладкого незнанья.
Сегодня я хотел бы быть везде,
И с тихою, текучей простотою
Весенней уподобиться воде
И уходить и прибывать с водою!