Давид Гофштейн - Избранное

Как это чудо со мной приключилось?
Вдруг на лице моем ярко раскрылись
В немом восхищенье ребячьи глаза.

Тяжкие веки, суровые брови…
А из-под них с удивленьем, с любовью
Весь мир озирают ребячьи глаза.

Светом своим разгоняя морщины,
Смотрят, сияя без всякой причины,
Большие, как солнца, ребячьи глаза.

Пусть ненадолго, всего на мгновенье
Глянут они без тревог и волнений,
Глянут, не требуя и не грозя…

Лишь опустятся ресницы,
Сразу вижу целый свет.
Все там в лицах, в небылицах,
И чего там только нет!

Мир, открытый мне, безмерен.
Я на дальнем берегу.
Но… к моей знакомой двери
Я добраться не могу.

Мысль назойливая — зренье
Будет все темней, темней.
Но мое воображенье
Не убудет, не бедней.

Все пять чувств — мое оружье.
Мысль пространство рассекла.
Но становятся все уже
Под бровями зеркала.

Об очках — полезной вещи —
Мне твердят… «Очки надень!»
Что очки! Они чуть резче
Обозначат свет и тень.

В темноте я стих мой ясный
Зажигаю, как звезду.
Жизни радуясь прекрасной,
Я уверенно иду.

Если вспыхивает песня,
Все вокруг озарено.
Не исчезнет, и воскреснет
То, что в слове рождено.

Ей кажется берег тюремной стеной,
Томится она, как в темнице,
Но если следить за бегущей волной —
Всегда она, кажется, мчится.

Наскоком летит по знакомой тропе
И, встретив сестер у запруды,
Не знает, смешавшись в их бурной толпе,
Куда они все и откуда.

Когда до плотины вода долетит —
Приходится остановиться.
Но к морю стремленье она затаит
И все ж не захочет смириться;

И капельке каждой в воде невтерпеж,
Ей в море б, в родные глубины,
И каждая капля стремится, чтоб все ж
Прорвать и обрушить плотину.

Так с морем в разлуке не знает волна
Покоя, да ей и не надо;
Так в чашу, что брагою жизни полна,
Подмешана капелька яда.

Идет моя нить от начала,
Висит на зеленом стебле,
На люльке, в которой ребенком качали,
И вьется по теплой земле.
Зеленая, гибкая, словно змея,
Все тянется, тянется нитка моя.

За солнечным годом срывается год,
Как будто минута одна,
А нить мою треплет под ветром невзгод,
Вот-вот оборвется она!

Но вижу я снова
Начало начал,
Блестящее, светлое, снова,
И прялка, как прежде, вертясь и стуча,
Прядет моей пряжи основу.
Мне знать хорошо,
Что умел я хранить
Сквозь годы и беды
Блестящую нить…

Не бог послал, все вместе, не в разлад
Здесь каждый действовал. Вы все меня послали.
И вдруг себя вы сами испугали —
Величье давит вас, — вы тянете назад.

Но поздно. Неосознанная мощь,
Подобная закону тяготенья,
Рождает жизни новое движенье.
Земле себя преодолеть — невмочь.

А ваш испуг? Искание зацепок —
Тупых гвоздей, что нужно в Вечность вбить.
Что ваше знанье мизерно и слепо,
Вам на носу бы надо зарубить.

Душа у вас покоя захотела,
Да, дух раба — в пространстве не парит…
Вас золото слепит, вам жадность точит тело,
Она одна, как прежде, говорит.

Не важен враг — добыча вам пригодней.
Пусть мелкая — но власть. На миг хоть —
а сильна.
Что будущее вам? Достаточно — «сегодня»,
И братьям за него объявлена война.

О знай, как ни была б неоспорима власть
И как ни трепетен сердечный твой язык,
Все ж ненависть твоя, любовь твоя и страсть
Творят равн о для слуг и для владык.

Ты знай, что сила чувства на земле
Все ж отсвет силы земляной, единой,
И, собственный свой вес не одолев,
Желанье тянет в скрытые глубины,

Что корку тонкую над внутренним огнем
Мы называем — «земляной покров».
Все перемены, видимые в нем,
Лишь зов огня, подземной силы зов.

С библейских лет себе обожествил
Сам человек владычества значенье,
Но страх его внезапно охватил,
И вот он сброшен в бездну отреченья.

Теперь уж заблуждаться он привык:
Он свой помазанник, он сам в себя влюблен.
Но «я» его — с самим собой на «вы»,
Когда он раб с младенческих пелен.

Так помни, избранный, что власть монарха —
вздор,
Что скрыта сила почвенных глубин,
Лишь воля изнутри поддержит твой напор,
Ты отпрыск воли всех. Ты вовсе не один.

Неспроста, не из причуды,
В песни вслушиваясь всюду,

Так лелеем звуки, ритмы,
Слов узор и колорит мы…

Срок рожден и замкнут в круг,
Полон вещих смыслов звук.

Сколько особей в природе,
Ровно столько ж и мелодий.

Каждый род и каждый вид
Влиться в строфы норовит.

Каждый пласт и каждый слой
Стиль и жанр рождает свой.

Знал я песни: в них, как в зыбке,
Звезды луч качали зыбкий;

Были также мне знакомы
Песни-вихри, песни-громы.

Те, в которых клокотали
Времена, стихии, дали…

И твердил мне кто-то, где-то,
Не теперь, но в оны лета,

Так без толку — втихомолку,
Будто песнь подобна шелку…

Но внимал не раз я сказу:
Песня родственна алмазу,

Песня — жаркий отсверк стали
В огневом ее накале…

Поделюсь я с вами вестью:
Нынче песнь решил заплесть я

Из сиянья… С ним поспорь-ка!
Слово есть такое — зорька!

Раньше ль выйду иль поздней.
Вечно, всюду встречусь с ней…

Лишь под вечер, поневоле,
С горечью сладчайшей боли

Должен зорьке я шепнуть:
«До свиданья! Добрый путь!»

Вижу: впрямь лучи погасли…
Но зависит не от нас ли

Вновь увидеть ясный свет,
Зорьке двинувшись вослед…

Миновал я город, села,
Дальше путь держа веселый,

В полевых, лесных просторах
Слушал недр целинный шорох

И, охотник до примет,
Всматривался в каждый след: