Александр Баженов - Россия – живая душа. Уральская поэзия

Я наполняюсь лесом,
Шелестами страниц,
Принадлежащих пьесам
Листьев, ручьев и птиц.

Я наполняюсь замком
Из бастионов-скал
В зыбком краю и зябком
Древних озёр-зеркал.

Я наполняюсь веком
Тем, что течёт внутри
Каждого птичьим эхом
На рубеже зори.

После грозы

Раздуты радуги, как будто пузыри,
В пучке рассвета послегрозового,
И чей-то голос тенет мне: «Смотри
На глубину родившегося слова…»

Я замираю. Слышится: «Аминь!».
Диона сеет водные крупицы,
До астр ополаскивает синь —
Святыню духа, воздуха и птицы.

Я ощущаю глуби губы те,
Что расчертил невидимый рейсфедер
На ткани вод. Легко… Не быть беде…
Не так ли, улыбающийся ветер?

Сюжет

Сюжет картин моих размашист,
Как по Шекспиру – всё игра,
В которой каменную тяжесть
Я оставляю во вчера.
Дружу я с воздухом, как птицы
И обнимаю жизнь двумя…
Пишу, как лучик по водице,
Лазури чистой полымя…
Я обнимаю мир, изгнанник —
Бродяга – странствия поэт,
И наливаю в шестигранник
Невыразимых снов букет.

Над Смоленском

Закат позолотил бугры асфальта,
Редея в небе пасмурном и сиром,
Свечою тлея и спекаясь смальтой,
Поблёскивая в дождике пунктиром.

Светило захлебнулось перелеском,
Смарагдом, анемоной, сочной глиной,
И облака, сгрудившись над Смоленском,
Чуть отдают былиной лебединой.

***
Кольчуга храма – выцветший лемех
В играющей водице серебрится,
Как Вышнего чешуйчатый доспех,
Как в вечность опрокинутая птица.

На всём заметна времени печать,
Помимо вод, жонглирующих солнцем,
И бытия, что создано молчать
У сада за оконцем.

Енисей

На одре бессонной ночи
Мысли в сторону дождя
Всё изящнее и чётче
Оккупируют меня.

В темноте ракит могильной
Погружаюсь сутью всей
В кружевной туман кадильный,
В холод речи, в Енисей.

Мелюзга

В тёплой тишине лесных минут
Птицы многострунные поют,
И весна улыбками сквозит,
Трелью жаворонка, тенями ракит.
Так жуков пропеллеры гудят,
Новый создавая звукоряд…
Так зияет скудостью чащоб
Бытие проснувшееся, чтоб
Радовалась свету мелюзга
У хрустальной ветки родника.

Запах деревни

Осенней моросью подёрнут горизонт,
И в мыслях что-то светлое о крове,
Где грифелем расчерчивал я фронт
Меж данными имевшихся условий…

С ветвей листву срывает суховей,
И в шелесте танцуют календарном
Стихи мои о русской синеве
Над лесом полыхающим алтарным.

Деревни запах девственно-сырой
Содержит землю, травы, улей старый,
Окрестности, где тёплою порой
Вверял слова я тетиве гитарной.

***
Грибом и ладаном повеет от земли
Осеннего замшелого настила
В глуши, где ключевые хрустали
К восходу гонит утренняя сила.
Клубится дымка – дух – душистый пар,
Слетает ветошь с кряжевого бора:
Листва и ветер – лучшая из пар,
Которая дуэт отпляшет скоро.

Здесь набухают крупные слова
В дремуче-столбовом дворянстве чащи
О том, как льётся пламенем листва
Из горловин России настоящей.
Здесь просятся идеи на перо,
И стуки дятла в чёрно-жёлтом фраке
Отходят с первых планов на второй
И остаются строчкой на бумаге.

Северная тишина

Суетится в стеклянной коробке,
В тусклом никеле фонаря
Огонёк умирающе – робкий
На последней строке января.
Светловатая мгла на дубраве —
Бахромчатая кромка дерев —
Это лучшая из фотографий,
Где снегами подёрнут рельеф.

Золотятся в калейдоскопе
В переливах сугроба цветы
Тишины, вытекающей в опий,
Многоликих подобий версты.
Это север в мороза-извёстке,
Где снега не увянут века,
Где восходит метель на подмостки
От волков до рожка пастуха.

***
Разожгло мороза пламя
Бедную луну мою
Над блестящими полями
В кристаллическом раю.

Я пою и пью за вечность,
Пред которую важны
Жизнь и вера человечность,
Что упали со струны.

Я пишу о сказке зимней
И о том, чего давно
Потерять в пучине синей
Не страшусь я. Всё равно.

Вижу звёзды расстояний
Выцветающих во тьму,
Шутку радуги на гране
И того, кто взял суму.

Слышу, как трещит невнятно
Аккуратная свеча:
«Всё равно… Давно… Понятно…
Перья с Божьего плеча…»

Иное понимание

Я падал осадком на мёрзлые крыши,
Ложился золою январской на дно,
И чувствовал выдохи гибели ближе
Затишья, звенящего вечной струной.
Я выучил скрежет систем кровеносных —
Исконной природы отеческий зов,
Где дремлет родник на осинах и соснах
В обугленных снах вымирающих сов.
Я понял, что нет ни конца, ни начала,
А время – обман для наивных глупцов
И вспомнил, как сердца молитва звучала,
Баюкая строки на чашах весов.

Екатеринбург

Этот город таким ещё не был
Или, может, печали печать
На него наложила та небыль,
Что не может во мне замолчать?

Этот город бесплодных исканий
Прорастает в меня, как пучок
Планировок облупленных зданий,
Микросхем паутинных дорог.

В лабиринте коробок-хрущёвок
Или в друзе квартальных громад
Я на сердце ношу заголовок
И бросаю на облако взгляд.

Где-то там, в откровенье заката,
На который глядел Мандельштам,
Где оправдывать счастье не надо,
Я свои очертанья отдам.

Где-то там, за пределом границы,
Где не водится горя и бед,
Я увижу родимые лица,
Утекая в последний рассвет.

Обморок луны

Эльфийский голос музы пью,
Евтерпы – Евы – Афродиты
В том неописанном Раю,
Где все в единой речи слиты.
Восходят тени – имена
Психеи или Персефоны
В окне, где полная луна
Ложится в обморок на кроны.

***
То ли восходит Есенин в душе
Русской – чеканкой зори,
То ли сентябрь на рубеже
Краской залил алтари…
То ли по новой открылся пейзаж
Жёлтого взмаха крыла
Осени, то ли я взял карандаш,
Ибо душа ожила…
Крутятся часиков старых усы,
И каравеллы плывут
В небе, дробятся, будто часы
На отголоски минут.