Александр Хабаров - Над Родиной, над бездной

А не хватает – сердца в небесах
И голоса, чтоб нёсся надо льдами,
Как вольный дух, как неизбывный страх
Пред всем неведомым, что будет с нами.

Чтоб тень мелькнула в глубине двора,
Чтоб неспроста залаяла собака
И скрипнула бы дверь, когда пора
В ночь уходить —
Без адреса,
Без знака…

Я всегда пребывал на последних ролях
В шумных пиршествах, в обществах жрущих.
Я всегда умирал на бескрайних полях,
Где совсем уж не видно живущих.

Я шатался по травам, свободен и бос,
Обходя пропускные заставы
По тропинкам, вдоль сталинских лесополос,
По окраинам хлебной державы.

И теперь я лежу посредине земли,
Где бессмертники дремлют хорами.
Жду с востока зари, чтобы ноги несли
К безымянным домам за буграми.

Со штанин поснимаю сухие репьи,
Добреду кое-как до сельмага…
Оживу за измятые эти рубли
И воскресну в траве у оврага.

Простучит за пригорком «Саратов – Москва»,
Просвистят реактивные звуки,
И склонится к России моя голова,
В ледяные отцовские руки.

Сомкнулись веки мудрецов,
Сложили крылья птицы.
Нам обещали суд отцов
Послы из-за границы.

И мы, губами шевеля,
Шептали вечерами:
«Да будь ты проклята, земля,
Заря не за горами!

Отмоемся от всех кровей,
Отрём слезинки платом
И встретим тех, кто был правей,
И хлебушком, и златом…»

Но как прознать иной зари
И звёзд в рассветной дымке,
Когда придут судить цари
Грехи и недоимки?

Не хватит странникам хлебов
И злата богатеям,
Чтоб рассчитаться за любовь,
Которой не имеем.

Подо мной пространство без огранки,
Мутный страз, искусственный рубин:
Вижу мир в разрыв телепрограммки,
В трещины расстрелянных витрин;
Там, во мгле стеклянной полусферы,
Исторгая боль, свинец и мат,
Движутся в атаку офицеры
На седьмой хрустальный каземат.
Сколько их погибло в этих битвах,
Не сочтёт мой старый ноутбук —
Столько мегабит в бейсбольных битах
И в костях непримиримых рук…
Времена сбежались облаками.
Далеко от людных площадей
Я столетья трогаю руками,
Словно карусельных лошадей;
Мир гудит, вращаясь и качаясь,
Я беззвучно открываю рот:
Я пою, я искренне печалюсь
За ходящий по земле народ.
У ночных полётов нет мотива,
Спрыгну там, где выше и темней,
Где фокусировка объектива
Соблюдает правила огней.
Ветер мне, как друг последний, дорог,
Распахнись, рубаха, в паруса —
Я тебя снимаю, враг мой город,
Удаляясь точкой в небеса.
О, как дорога мне эта призма!..
Чёрный Canon врос в меня, как свой.
Я последний зритель урбанизма
В метре от булыжной мостовой.

Оправдай меня, Боже, словом
И молчанием оправдай.
Чтобы стал я ангелом новым,
Крылья лёгкие мне подай.

Дай мне, Боже, не быть счастливым
И несчастным не дай мне быть.
Дай мне то, что приму по силам,
Дай мне то, что смогу любить.

На земле этой чёрной, Боже,
С каждым годом всё тяжелей
Прятать душу под мёртвой кожей
И шататься без костылей.

Дай мне, Боже, такие крылья,
Чтобы смог я хотя б на миг
Оторваться от снов бессилья,
Откреститься от страшных книг.

Не летать бы, играя силой,
Не парить от огня до льда —
Дай мне, Боже, чтоб я, бескрылый,
Падал в небо Твоё всегда…

Ночь как ночь, и нож как нож,
Всякий одинаков.
Я на кухне режу ложь:
Кушай, дядя Яков.

Тишина мостит проезд
Между временами.
Бог не выдаст, враг не съест,
И Москва за нами.

Выпьем, дядя, по одной
Или по четвёртой.
Я в жену дыхну войной,
Как водою мёртвой.

Наливай, жена-война,
Фронтовую пайку.
Я с утра надел сызна
Ситцевую майку.

Чую, в поле помирать
Выпало пьянчугам.
Поздно, дядя, выбирать
Меж ружьём и плугом.

Сомкнись само с собой, как сумерки с зарёй,
Как две воды смыкаются навеки,
Как с хлебом хлеб, как облако с землёй,
Как с океаном медленные реки.
Я, путник и пловец, приветствую твой ход
Во тьме и в пустоте, в пространстве безначальном,
Но там, где нет тебя, я знаю наперёд
О будущем для всех и о своём, печальном.
И ты, молю тебя, сомкнись, как с плотью плоть,
Стань выбитой травой меж волчьим и овечьим.
Лишь там, где нет тебя, способствует Господь
Империям земным и семьям человечьим.

Луна в окошке мутном,
Чаёк в стакане синем.
Легко в вагоне утлом
Нырять в волнах России.

То проводница плачет,
То тётя режет сало,
То дядя с полки скачет —
Ему стакана мало.

Дрожу под одеялом,
Как бабочка в пробирке.
Прохладно за Уралом,
Зато тепло – в Бутырке.

А мимо – звёзды, звоны,
Гудки товарных, скорых…
Вон там, за лесом, – зоны
И хариус в озёрах…

Вагон-то наш купейный,
И путь-то наш – железный…
Летим во тьме кофейной
Над родиной, над бездной.

Пятьсот весёлый поезд,
В котором плохо спится…
Уже не мучит совесть,
Но плачет проводница.

Чего ей так неймётся,
Чего ей надо, бедной?
Чего ей не поётся
Над родиной, над бездной?

Ведь так стучат колёса!
Мелькают километры,
Свистят, летя с откоса,
Таинственные ветры!

Не плачь, душа родная,
Вернётся твой любезный.
Споёте с ним, рыдая,
Над родиной, над бездной.

Добавил дядя триста,
И тётя полстакана —
За ночь, за машиниста,
За Таню, за Ивана…

И я хлебнул того же
За ночь, где проводница
Всё плачет, святый боже,
Как раненая птица,

За поезд наш нескорый,
За родину над бездной,
За узкий путь, который
Воистину железный…

Куда мои глядели очи,
Там не увидел я тебя.
Я обернулся к тёмной ночи
И пожалел её, любя
За одиночество без края,
За звёзды в дымчатых шелках,
За то, что жил я, умирая
В её невидимых руках.

Полюбилась мне странная эта страна,
Где теням, словно тварям, дают имена
И дела заменяют словами.
Не ищите меня, я ушёл в интернет,
Говорят, там ни смерти, ни времени нет.
Мы не встретимся с вами.

Может быть, и найдётся какой-нибудь чат,
Где угрюмые люди ночами молчат,
Не тревожа ни мышек, ни клавиш.
Не вините меня, я не мог не уйти —
Христа ради прошу в социальной сети:
«Полайкай мне, товарищ…»