Елизавета Версан - Ветви сирени, созвездия, города. #стихи

Она любила меня, похоже.
А я никогда ей не говорил,
Что в жизни она мне всего дороже.
Но значит ли это, что я не любил?

Среди сотен чужих домов, среди тысячи разных лиц,
Я искала твои глаза – отражение глухих зарниц.
И среди тюремных оков, и в плену своенравных цариц.
Я искала тебя одного, разбиваясь и падая ниц.

Сквозь цунами и ураган, сквозь вулканы и дождь камней
Я с мольбою тебя звала, мой неистовый чародей.
Выпивая до дна дурман, грудь взрывающий всё больней,
Я брела к тебе сквозь туман одиноких и серых дней.

Через тернии – да к тебе, через радугу – да ко дну.
Я сжигала своих чертей, я с собою вела войну.
Но, как мантру, шепча себе, что однажды тебя найду,
Всё искала круги в полях и ловила твою волну.

И сломав себя пополам, я дошла до земных границ
И увидела твой океан, и руины твоих темниц.
Как вспорхнула моя душа тебе в руки созвездием птиц,
Ты смахнул её в чёрный чан к душам павших доселе жриц.

Ты приходишь всегда ночью,
Когда сумрак спускает тени.
И в моих городах прочных
Застывает на миг время.

Я пыталась пробить стены,
Но боялась тебя ранить.
Знай, что быть тяжело смелой,
Когда горечь в груди тает.

Не вини меня зря. Хватит.
Пусть стирает вину ластик.
Я иду свою жизнь тратить.
Если можешь, то будь счастлив.

Мы сбудемся утром, слышишь?
Средь тысяч потерянных фраз,
На хрупкой изломанной крыше
Нам встретятся всполохи нас.

И в вальсе кружась у карниза,
Мы вспомним тот город и джаз,
Двух душ раскалённых эскизы
И свет завороженных глаз.

Нас примут дожди и туманы
В объятья невиданных мечт
И пряной надежды дурманы
Окутают дни наших встреч.

Узнавши, что влитые в Вечность,
Мы стали на грешность нежней,
Нас примет к себе бесконечность,
Взяв клятву венчаться на ней.

Я, наверное, к вам пришла из другого времени.
Превращенная в фарш, кем-то проклятая душа
без рода и племени,
Проигравшая в покер свои кров и крест.
Как прокуренный рокер, не вписалась
в ваш духовой оркестр.

В кошельке – ни гроша, зато за душой – сотни,
Может, тысячи пройденных виража
разбойничьей подворотни.
И на что явилась по Вашу светлую душу,
У ворот примостилась с огарком свечи
в такую-то стужу!

И к двери прислонив тяжелую голову,
убаюкалась под знакомый смех.
Время – около девяти.
Слышу – дверь приоткрыв: «Ну привет, Лисий мех!
А сегодня холодно. Что сидишь?
Заходи».

Питер – Москва. Лайнер взмывает ввысь.
– Лис, ты в порядке?
– Скучаю.
– Я скоро, держись.

Люди толпятся. Пробки. Привет, выходной.
– Хочешь, до осени солнцем останусь с тобой?

Сорок часов до рассвета. Сутки почти без сна.
– Принц, мы дотянем до лета?
– Завтра уже весна.

Тёплые руки. Нежность. В груди пожар.
Корчится в небе бледный безликий шар.

Мир убаюкан голосом звёздной тьмы.
– Что с нами станет, если исчезнем «мы»?

Звёзды и бархат. Космос. Святой алтарь.
– Будешь со мною?
– Ты мой навеки царь.

Жуткие тени. Пропасть. Судьбы оскал.
– Принц, мне так страшно. Там я тебя терял.

– Спи, всё нормально, – скоро придёт рассвет.
– Ты меня любишь? – тихо. Ответа нет.

Восемь пропущенных. Завтрак остыл. Ключи.
– Лис, не молчи. Прошу тебя, не молчи.

Город в неоне. «Winston». Утренний рейс.
Он обещал. Но опять не с тобой и не здесь.

– Ждёт тебя Роза?
– Ты знаешь, малыш, не злись.
Москва – Петербург. Лайнер взмывает ввысь.

Просто рукою кто-то достал из сердца
Лето и солнце, их заместив зимой.
С этой минуты я не могу согреться
И не могу согреть никого собой.

Чай с имбирём или с корицей латте —
Всё что угодно ради крупиц тепла.
Но у зимы в рукаве две козырных карты,
И моё солнце опять поглощает мгла.

Словно по венам змейкой улёгся иней,
И за грудиной дом свой нашла метель.
Если бы кто прочёл по сплетению линий,
Как разбудить под кожей весну-капель…

Только когда горит полоса рассвета
И над Невою сходятся вновь мосты,
В сердце снега и лёд побеждает лето.
Просто в минуты эти мне снишься ты.

Кружат пылинки в облаке света,
Птицы порхают у старых домов
Я на карнизе с душою раздетой,
Слушаю в сумраке вой проводов.

Омут глубок, молчалив и опасен,
Вниз он тянул за границы земли.
Плавали льдины в тягучем атласе
Глаз, что во мрак за собою вели.

Яд гнал по рекам жилистым ветер,
Сыпал созвездья по белым шелкам.
Тени спросонья ползли на рассвете
Золотом вешним по впалым щекам.

Ночь на ресницах спала его гордых,
В кончиках пальцев теплился март.
Был он аккордом в пьесах минорных,
Островом, стёртым с седеющих карт.

С ним долетев до края Вселенной,
Если бы знала, что скоро проснусь,
Я сберегла бы молитвой нетленной
Омут, чьей святости век не коснусь.

Он пролетел неземною кометой,
Слёту сломавши сердечный засов.
Я колыхаюсь с душою раздетой
В сетке гудящих тугих проводов.

– Я всегда на изломе, ты – все время на вывихе.
Пребывание в коме – единственный способ выехать
из оков, что жалят на поражение.
Нам не надо кричать, чтоб друг друга мы долго слушали.
Нам с тобою молчать – всё равно, что другим поужинать,
заедая салатом важные предложения.

Ты – шкатулка с секретами, я – перепачканный лист,
Который марают кометами, пока он в пространстве завис,
обрастая рутинно-космической пылью.
Ты – титан возрождения меня из горстки серого пепла.
Я – вулкан, чьего извержения больше армагедонского пекла,
ты ждешь, чтобы стать, наконец, мне былью.