Рим Юсупов - Последний классик. Том второй

13
Москва наполнена движеньем
И неподдельной суетой.
Весёлым этим оживленьем
Отвергнут был людской покой.
Все были заняты делами,
Хотя по-прежнему зима,
Играет снежными ветрами
И непривычно холодна.
Февраль, всегда он расторопен
И щедр на вьюги и снега.
Здесь холоднее, чем в Европе,
Но это вовсе не беда.
Наоборот – бодрее люди
И здоровее может быть.
Но климат людям не подсуден.
В любое время нужно жить.
Зимой живёшь ты или летом,
Не в этом всё же, жизни суть.
И Бунин тоже знал об этом,
Живя легко, не как-нибудь.
14
Вновь по редакциям он ходит,
Стихи, рассказы отдаёт.
И время нужное находит —
И вновь шедевры создаёт.
Стихи и новые рассказы
И даже повести опять,
Всплывают блёстками алмазов,
Готовых в днях любых сверкать.
То снова он спешит на «Среду»,
К коллегам близким и друзьям,
Легко внедряясь в их беседы,
Забыть которые нельзя.
То в ресторан идёт с друзьями,
Спеша стихами их увлечь.
В Москве всё время Бунин занят,
Во власти творчества и встреч.
В Москве, вновь Чехова он встретил
И был, конечно, очень рад.
Хотя, как многие, заметил,
Что Чехов видимо ослаб.

15
Болезни, явно он поддался,
Был бледен, ничего не ел,
Хотя, как прежде улыбался,
На всех приветливо глядел.
Наверно, силы иссякали,
Теряла живость в сердце кровь.
И лишь душа не уставала,
Храня в себе его любовь.
В кругу друзей побыв немного,
Простившись с ними, он ушёл,
Наполнив Бунина тревогой,
Рождая в нём незримый шок:
Как быстро изменился Чехов.
Лишь шесть недель прошло с тех пор
Когда и с юмором и смехом,
Они вели свой разговор.
Был оживлён и бодр писатель,
Рассказам Бунина внимал,
Стараясь, тут же, отыскать в них,
Для тем своих материал.
16
Болезнью Чехова, безмерно
Был в дни те, Бунин удручён.
И всё ж, по-прежнему не верил,
Что потеряет друга, он.
А жизнь звала его в дорогу.
И как всегда, легко и вдруг,
Отбросив лишние тревоги,
Он уезжает в Петербург.
Знакомый путь вновь повторяя,
Бежит по рельсам паровоз.
Тьму ночи снова озаряет,
Летящих искр созвездье звёзд.
Мелькают быстрые деревья,
Белеют яркие снега.
А Бунин, новым грёзам внемля
Сидит, как прежде у окна.
О чём его живые думы
Плывут, в сознание скользя? —
Об этом знает сам лишь, Бунин,
В стихах, поздней, чтоб рассказать.

17
Он в Петербурге, как в угаре,
Спешит к редакторам опять,
Забрать остатки гонораров,
Рассказы новые отдать.
Стихами загрузить журналы,
Да и газетам передать.
Зайти к друзьям, их здесь немало.
Любой из них поэту рад.
Жаль, Куприна, здесь не застал, он —
Тот в Балаклаву укатил.
И говорят, что с кем попало
Куприн, по страшному, кутил.
А ведь писал теперь он лучше.
Не слава ль, тянет многих вниз
И обещая радость, мучит,
Рождая горестный каприз.
Поэтам нужно быть сильнее,
Да и мудрее, может быть.
Хотя писать они умеют.
Но честь свою, как сохранить?
18
А в Петербурге наступила
Вдруг долгожданная весна.
Деревьям добавляя силы,
Светило солнце в небесах.
И зелень брызнула из почек,
Питаясь соками земли.
И эти первые листочки,
Преобразить весь мир смогли.
Они с днём каждым укреплялись.
И дружный рост их был богат.
Сады цветами наполнялись,
Распространяя аромат.
Трава зелёная дарила
Неповторимость красоты.
Природа снова повторила
Земные яркие мечты.
В садах опять запели птицы,
Согревшись солнечным теплом.
В весенних, ярких днях, искристых
Преображалось всё кругом.

19
И Бунин тоже, словно птица,
Поверил сердцем всем, весне.
В края родные он стремится,
К своей, проснувшейся земле.
К родной и кровной, где родился,
Мир, познавая, подрастал.
Где ярко мыслить научился
И где, давно поэтом стал.
Решил в Огневку, он на лето
Уехать, чтобы там пожить,
Среди степей великолепных,
В полях, шумящих морем ржи.
Среди разросшейся пшеницы
И удивительных садов.
У рек, с водой зеркально чистой,
Где он, весь день бродить готов,
Отдавшись самым светлым мыслям
И ярким думам, что опять
В стихи готовы превратиться,
Жизнь, превращая в благодать.
20
Вошло у Бунина, в привычку
В дни лета у родных бывать.
Жилось поэту здесь отлично,
Но не привык он отдыхать.
Восточной темой увлекаясь
Писал стихи, читал Коран,
Познать сознанием стараясь,
Религию восточных стран.
И странно: истины их тоже,
Добром и мудростью своей
Во всём, на Библию похожи,
А в чём-то, может и мудрей.
В те дни переводил, он, так же,
И драму Байрона – «Манфред»,
Врываясь в мир страстей отважно,
В мгновеньях, чьих свободы нет.
Сочувствовал Манфреду Бунин,
И он любовь не оживил,
В прошедших, давних днях угрюмых,
В мгновеньях чьих, страдая жил.

21
Так жизнь в Огневке протекала.
И вдруг, на почте, из газет
О смерти Чехова узнал, он,
И для него померк, весь свет.
По сердцу лезвием, как будто,
Вдруг полоснули те слова:
«Скончался Чехов…» Стало жутко
И закружилась голова.
Поэту не хотелось верить.
Но не могли газеты врать,
Что, на курорте Баденвейлер,
Ушёл из жизни друг и брат.
Брат по перу и по таланту,
Наставник мудрый, мысли чьи,
Так удивительно богаты.
Не зря он Бунина учил
Быть справедливым, чутким смелым —
Таким, каким и сам он был.
В иные, новые пределы
Уйдя, людей он не забыл.
22
Сдержаться Бунин попытался
От слёз, но не хватило сил.
Сев на коня, он вдаль помчался
И по полям родным кружил.
Стекали слёзы с глаз ручьями,
В сознанье наплывал туман.
Душа, как будто бы, кричала:
«Нет смерти! Это всё обман!»
А мир молчал, воспринимая
Живое горя явью дня.
И сам себя, не понимая,
Вновь Бунин торопил коня.
Конь запыхавшийся, не верил,
Что вне рассудка был седок.
Вернуться надо бы, в деревню,
А Бунин слёз сдержать не мог.
Коню как будто передалась
И боль поэта, и тоска.
И в нём отчаянье рождалось,
Сливаясь с горем седока.

23
Для сердца чуткого поэта
И для души, и для ума,
Была страшна потеря эта.
Явленьем горестного дня.
Хотя подсказывала зримо
Болезнь летальный свой, исход.
Но Чехов, многими любимый,
Покинуть, просто всех не мог.
Казалось, гений был обязан,
Во имя всех жизнь продолжать.
Но время, жизненные связи,
Спешит внезапно разорвать.
Причин для этого немало —
Лишенья в детстве, тяжкий труд.
Здоровья телу не хватало —
В нём жил чувствительный недуг.
Был Чехов доктором и знал, он,
Своей болезни злую суть.
Зато, его, плоды сознанья
В мир вечной славы вознесут.
24
Легко ушёл из жизни Чехов,
Своих друзей опередив.
Болезнь бессмертью не помеха —
Всегда в России Чехов жив.
Но в дни те горькое известье
Смутило многие умы.
По долгу совести и чести,
Прощались с гением они.
А, Бунин, среди этих, многих,
Был самым грустным, может быть.
Отдавшись горестной тревоге,
Не смел он Чехова забыть.
Лишь рядом с ним он был счастливым,
Ему лишь, посвятить он мог,
Свои душевные порывы
И мыслей радостный полёт.
Лишь Чехов мог, легко и мудро,
Критично, мягко, подсказать,
В чём прав, а в чём не прав был Бунин,
Его талантливым признав.