Рим Юсупов - Последний классик. Том второй

62
Спешит друзей увидеть Бунин.
Пошёл с ним Нилус к Куровским.
Толпа вопила рядом с ними,
Зловещим рёвом, не людским.
Все, что-то громко восклицали,
Чего-то жаждала толпа.
Там, где еврейские кварталы,
Внезапно началась пальба.
Туда же, люди поспешили,
Продолжив возгласами путь.
От Куровских, друзья решили
И к Буковецким заглянуть.
То там, то здесь, уже стреляли —
Ходить по улицам нельзя.
У Буковецкого узнали,
Что грабят босяки базар.
Они сидели, как в осаде.
На улице же, за окном,
Творилось, что-то, вроде ада
И раздавался чей-то стон.
63
Одни бежали, а другие
За ними шли, стреляя в них.
Спешили спрятаться живые,
Но догоняя, били их.
Евреев, лавки разрушали,
Открыто грабили дома
И их товары забирали,
За что-то громко их кляня.
Повсюду крики, плач и стоны
Проклятья страшные слышны.
Всё это было недостойно,
Противно, мерзко для души.
Откуда эта злоба многих,
Соединённая в порыв
Толпы, сознанием убогим,
Вдруг прорвалась в жестокий взрыв?
Всё это, явно не от бога
Не дал бы, людям он пропасть.
Не зря, в тех страшных днях, тревога
За Русь, в поэте, родилась.

64
Ведь гибло то, чем восторгался
Поэт, то, чем он дорожил.
Он с первым поездом умчался
В Москву, которую любил.
Ноябрь весь и весь декабрь
В Москве жить Бунину пришлось.
Там воздвигали баррикады.
На каждой улице был пост.
Вооружённые дружины
Таились где-то, по углам.
И иногда, неудержимо
Стучали пулемёты там.
На Пресне зарево вздымалось —
Пылала фабрика вдали.
Снаряды пушек разрывались
Там, где и люди быть могли.
Но сколько было жертв, об этом
Никто, нигде не говорил.
Молчали дружно все газеты,
Видать им цензор запретил.
65
В Москве, в те дни с семьей, жил Горький.
Порой к ним Бунин, заходил.
На злобу дня, в беседах кротких,
Никто свой смысл не находил.
Что видел Горький в тех восстаньях,
Что Бунин? – трудно угадать.
Они как будто перестали,
В те дни друг друга понимать.
Конечно, можно и представить:
Один – за пролетариат.
Но трудно Бунина заставить
Идею Горького принять.
Ведь бунт бессмысленный народа
И не разумен, и жесток.
И Пушкин нам такой свободы
Желать, конечно же, не мог.
И всё же, как могли старались
Они те споры укротить.
Не зря, наверно, опасались,
Что могут дружбу погубить.

66
Наверно, рано или поздно,
Такой разрыв произойдёт.
Один из них – амбициозный,
Взорваться, случая лишь ждёт.
Другой – дотошно благодушен
И бескорыстен для коллег.
И всё-таки готов разрушить
Пером и мыслью старый век.
Пока, что, Бунин защищает
Устои старые и всё ж,
И сам, наверно, понимает,
Что в старом мире правит ложь.
Но гордый Бунин не посмеет
Свой род изменой очернить.
А Горький, кто? Он из плебеев,
Хотя он нынче знаменит.
Так думал Бунин, но открыто
О том в те дни не заявлял.
Всё то, что было не забыто.
Но мир явлений новых ждал.
67
По улицам плыл дым угарный
И от него снег чёрным был.
В тех днях восстания, недаром,
Он револьвер себе купил.
Кто знает – может пригодиться,
Себя ведь нужно защищать,
От кровожадных проходимцев,
Готовых в каждого стрелять.
Когда восставших усмирили,
Их главарей арестовав,
Движенью улицы открыли,
Все баррикады разобрав.
И люд московский, оживая,
Сейчас же, начал торговать.
Помчались первые трамваи,
Газеты стали выпускать.
Но, видел Бунин – изменился
Народ, каким-то мрачным стал.
Поэт людей угрюмых, мысли,
Как будто по губам читал.

68
Хотя и было предписанье
Властей – оружие всем сдать,
Он револьвер себе оставил.
Не трудно Бунина понять.
Возможно, снова повторится
В Москве нелепый, страшный бунт.
Написано на многих лицах,
Что за свободу все умрут.
Какая им нужна свобода?
Да и вообще, что нужно им?
В толпе московского народа,
Казался Бунин, не чужим.
Одет, как все, возможно чище.
И вовсе даже, не богат,
Хотя, конечно же, не нищий,
Тому, что есть, пока, что рад.
Да, нынче, стало больше денег —
Печатают и там, и тут.
Но он и сам, ведь не бездельник —
Зря гонорары не дают.
69
Москва его не устрашила,
Но удивила, обожгла
Своей стихийной, страшной силой,
Своей ужасной мощью зла.
Теперь он более серьёзно
Воспринимал её порыв.
Таил народ её угрозу,
Невидимый для многих, взрыв.
Желая страшной перемены
Для родины, для всех людей.
Казалось Бунину изменой
Менять былой порядок дней.
И все традиции разрушив,
Отчизну в хаос погрузить.
В Москве поэту стало душно
И даже больно стало жить.
Решил он, в край родной вернуться
К любимой матери, к отцу
И возродив святые чувства,
Припасть к знакомому крыльцу.

70
Он жил в Васильевском, в деревне.
Уж, приближался Новый год.
Не зря поехал он в Ефремов,
Где Отто Карлович живёт.
Там собралось гостей немало,
Чтоб вместе встретить Новый год.
Друг другу радости желали
Они, встречая праздник тот.
Встречая новый год, не знали
Они, что им он принесёт.
Шутили, пели, танцевали,
Сплетаясь в дружный хоровод.
Так жил он зиму всю в деревне
И отдохнув в живой тиши,
В Москву уехал вдруг, поверив
Вновь зову собственной души.
Он там, дела свои устроив,
Помчался дальше, в Петербург,
Свою энергию утроив,
Спеша к писателям, в их круг.

71
Был занят Бунин в Петербурге,
Первоначально, как всегда,
Устройством дел литературных —
Не в них ли, вся его судьба.
Ведь он поэт, известный людям,
К тому же, и писатель он.
Вся жизнь его – живые будни,
Вдаль торопящихся времён.
Чьи красочные эпизоды
И дни, он смог остановить,
Стихами дивными и прозой,
Стараясь, время оживить.
И чувствуя биенье мысли
И трепет, резвых, быстрых слов,
Спешил, шедевром повторится,
Даря им всю свою любовь.
И вот издателям подносит
Поэт, плоды ума и рук.
И никаких к нему вопросов —
Рассказ ли, стих ли, всё возьмут.

72
Как яви отклики живые,
Его рассказы всем нужны.
Немало истин обнажили,
Отвергнув ложь тех дней, они.
Немало видимых пороков
Людей, сумели отразить.
Пусть не пронзительны их строки
И всё-таки, смогли пронзить,
Умы людей, той правдой явной,
Что оживала неспроста.
Хотя писал он не о главном,
Но совесть Бунина чиста.
В любом рассказе отражал, он,
Суть золотого бытия.
Любовь словами выражая
К любому проявленью дня.
С природой, словно бы сливаясь,
В леса и степи, уходя,
И в солнце чувствовал он радость,
И в каждой капельке дождя.
73
Не зря сумели вновь пролиться,
Подобием земных стихий,
Живые, трепетные мысли
В его рассказы и стихи.
В их изумительность поверив,
Сумев в них, новый мир открыть,
Все эти дивные шедевры
Спешат редакторы купить.
Теперь, от дел освободившись,
Поэт торопится к друзьям.
Об их, разгульной, бурной жизни,
Давно, конечно, Бунин знал.
И не отказывался с ними
На вечеринках их бывать
И там рассказами своими,
Да и стихами, удивлять.
А после встреч тех, рестораны,
Почти до самого утра
А утром в голове туманной,
Ни чувств, ни мыслей для пера.