Мария Кевальджот - у кошечки – не боли. у собачки – тоже. Рифма

ночь вызывает психолога-консультанта:
«здравствуйте, док. меня проиграли в карты;
выменяли на лампочку ильича,
ловкость «висеть онлайн, но не отвечать».

«травма отвергнутого» варит мне утром кофе.
солнце – яичница с привкусом катастрофы —
снова «сотрудник месяца».. всё серьёзно:
люди меня меняют на слово «поздно».

люди боятся времени: поздно – poison.
улицы превращаются в шумный поезд,
жаркий плацкарт, где каждому жмёт кровать…
всё, док.. пора мне – укутывать, обнимать..»

ночь накрывает телом гудящий город —
глушит собой разрывы людских снарядов.
__________________

дай мне как-то знак.. хоть малейший повод
лечь и спокойно спать, пока ты – не рядом.

наше лето бросает кости,
ставит нежность на кон и слабость:
«во мне больше не будет злости.
и, похоже, не будет радости».
остановка, троллейбус, маски —
дребезжащий побег от мыслей…
лето смотрит глазами хаски,
добродушно ведëт на выстрел.

это будет дуэль. без правил,
секундантов, врачей и боли…
отстранëнность надëжно ранит:
эти раны меняют роли.

все любимые нынче – братья.
каждый любящий – сын. теперь и
я приравниваюсь к объятьям,
стенам дома и ручке двери.

пропускаю любимых мимо
и шепчу поцелуям в губы:
«мама любит тебя, мой Мио..

мама.
тебя.
любит».

– Папочка, что если утром опять гроза
станет шалить и смоет мои рисунки?
– Выйдем на улицу, глянем грозе в глаза
и унесём её лужицы в нашей сумке.

– Папа, что делать, если слеза случайно —
больше зрачков.. в ресницах дрожит барашком?
– Имя придумай слезе. Предложи ей чаю,
пересели́ в кармашек моей рубашки.

– Пап, а мы сходим к старинному маяку?
Единорог скучает по крикам чаек!
– Да, моя бусинка… Море спит на боку,
пенной ладошкой подушку твою качая.

В шторах плутает месяц. Закат сочится.
Книжка с картинками тихо сопит на стуле.
Мир превращает время в её страницы.
Нежность – в ладони. Любовь нашу – в грудь под пулей.
__________________

– Пап, а ты будешь рядом со мной всегда?
Будешь нести меня – маленькой, навесу —
там, где теперь по швам расходятся города?

– Буду, родная…
просто нас – нарисуй.

Хочешь, я расскажу тебе сказку?
Про скальный оскал, окружённый лесом;
ламбушку, где разводили краски
и размывали черту небесья.

Скальды камням здесь снимают скальпы,
скользские мхи заменяя вязью.
Руна – как самый надёжный скальпель —
мягко проходит в озёр межглазье

и пробуждает древнейших пульсы:
«Снорри, проснись! Набирайся сил.
Время слова переплавить в бусы,
в кольца древесные Иггдрасиль.

Только единожды во столетье
грань междумирия столь тонка —
каждый творец может лично встретить
Ту, что ведёт его за рукав.

Лес этот – мох под Её ногами,
ягель свящённый Отца~Оленя.
Снорри, покуда спишь с полубогами,
ты просыпаешься на коленях».

Солнце встаёт раскалённой чашей,
утро струится огнём в глаза.
«Снорри, проснись! Уходи по чаще
и не смотри, не смотри назад».
…

Год високосный целует берег,
мягко снимая тумана маску.

Снорри вернулся.
Ему не верят.

Хочешь,
я расскажу тебе
.. сказку?

Ты меняешь меня на страхи. Меня – на страхи.
Говоришь, у них больше стаж, что они – привычны.
Отдаёшь им на вырост свои рубахи;
позволяешь «Люблю» заключать в кавычки.

Ты меняешь меня на горечь. Меня – на горечь.
Говоришь, пустоту легче смазать такой горчицей.
С пустотой интересно поехать к морю
и впустить в эту клетку морскую птицу.

Ты меняешь меня на многих. Меня – на многих.
Говоришь, что с другими легко быть счастливым, сильным..