Антонина Белова - Радость моя. Премия имени Н. С. Гумилёва

А в Бежецке то солнце, то дожди…
И домики в цветущих белых вишнях.
И полдень небу крикнул: «Подожди!
Отмерь хоть миг, лишь миг мгновений лишних!»

Как всё вдруг сладилось – и день, и час.
Николин день, весь маем напоённый,
благоуханный, верой просветлённый,
он в памяти доныне не угас.

В ограде ждал кладбищенский собор
и, как ковчег над времени потоком,
он всё сберёг в его огне жестоком —
крестов златых и куполов убор.
Там две плиты надгробные – обет*,
потомка долг – под небом почивают…
Там соловей так чудно распевает
да солнце льёт непреходящий свет.

А дальше снова открывался храм,
как чистая душа – в красе и силе,
и тихую молитву возносили
за тех, на ком от века страшный шрам.

И грусть старинных каменных домов
с узорною резьбой на них оконной.
И благодать иконы чудотворной,
чтоб исцелённый стал и благ, и нов.

О Бежецк древний, вещая земля,
храни в веках поэтов русских Слово,
чтобы в грядущем, что тревожно-ново,
оно бы возрождалось, как поля…

Ты парижанкою, чужая,
Но власть храня ещё над ним,
Июньский полдень нарушая,
С одним желанием, одним —
Войти женой законной, строгой,
Слегка надменной, но не злой,
Уставшей долгою дорогой,
И посмотреть почти сестрой —
Здесь появилась, изменяя
Уже привычный тихий круг,
О перемене горькой зная
Лишь по касанью робких рук.
Вмиг поняла средь разговоров,
Полунамёков, взглядов, глаз,
Среди улыбок и укоров,
Что опоздала в этот раз.
И пальцы тонкие до хруста
Сжимают уголки локтей…
И стало вдруг свободно, пусто
Среди всезнающих гостей,
Среди томящихся соперниц,
Особенно в лиловом, той,
Одной из близкой смерти пленниц,
В альбом кому его рукой
Всё пишутся невольно, страстно, —
Как жизнь, бессмертные стихи.
И так понятно, что напрасно
Считать упрёки и грехи
Его невольные, и нечем
У ночи белой скрыть зарю.
Пусть до утра трепещут свечи —
Возмездье страху-дикарю.
И, может быть, впервые ревность
Встаёт, как страж на рубеже,
Но всё сотрёт стихов напевность,
И боль растопится в душе.
И пусть любовь молитвой жаркой
На все сомненья даст ответ,
Чтоб над душой, небесной аркой,
Сиял нетленный, вечный свет.
Так, силы неба призывая,
Всё стерпишь тайно, до конца…
И бледность, бледность роковая
Не выдаст сердца и лица.

В Слепнёве тихо. Ночь. Горит свеча.
Не спится. Пишет. Сердце чует рану. —
Он в Петербурге. Значит, быть обману.
И жизни всей надорвана парча.

Её узор ещё горит огнём
под радостным крылом слепой удачи,
и кажется, что порох не растрачен
и долго-долго быть ещё вдвоём.

Но время расставляет всем силки,
и скоро грянет бойня мировая,
и кровь людская – алая, живая —
зальёт страну – не избежать тоски…

Рассвет тебя застанет у свечи,
где рифмы собираешь в белы стаи,
судьбу свою несладкую верстая
на самой кромке северной ночи…

Коля, Коля, мелким бесом
кралась смерть из-под копыт
через поле, по-над лесом,
где во рву дружок зарыт.

А тебя хранила Сила —
сам Георгий вёл пути,
чтобы душу не смутила
нечисть, чтоб твоей кости

не ломила… И молитвой
чёрный побеждая страх,
словно инок перед битвой,
с Приснодевой на устах

ты прошёл войны дороги,
ты её воспел, поэт,
ты её осмыслил в Боге:
на войне неправых нет!

Ты меня обещал встретить
после жизни моей земной…
Я надеюсь почти как дети —
мне не справиться там одной.

Проведи меня, как Вергилий,
по змеиным путям мытарств,
через тьмы роковых усилий,
через муки подземных царств.

Пощади мою душу ж и ву,
помоги донести мне крест,
дай отпор, аки псу паршиву,
(я одна, словно малый перст)

всем, кто лает, шипит и мучит,
кто терзает над бездной зла,
разорви надо мною тучи,
чтоб молитва меня спасла.

Пусть печально живу на свете,
всё ж надеюсь, что нет, не зря.
Ты меня обещал встретить —
взгляд твой ясен был, как заря.

Я должница твоя, должница.
Знаю, ты терпеливо ждёшь.
Дней земных моих колесница —
То под вьюгу, а то под дождь.
А порою и так несётся
По ухабам, не разобрав
Направленья судьбы, лишь вьётся
Облак пыли средь мирных трав.

Отчего ж я стремлюсь по свету,
Долг тебе не спеша отдать?!
Оттого, что тебе, поэту,
Я боюсь душой не воздать.
Год за годом летят, как птицы,
Книги молча глядят в глаза,
Недописанные страницы,
Нераскрытые чудеса…

Лишь молитвой тебя касаюсь,
Да свечой согреваю путь,
И всё каюсь, грешу и каюсь,
Но надеюсь когда-нибудь
Отплачу в полноте сторицей,
С той же щедростью, как земля,
Чтоб оправданной – не должницей
Мне прийти на твои поля.

Я сердца шкатулку открою,
и что ж драгоценного есть?
Любуюсь алмазов игрою? —
Гордыня и жалкая спесь!

Смотрю, и становится жутко:
обиды, разлады, печаль.
А впрочем, всё это лишь шутка —
мне этой шкатулки не жаль!

Отдам антиквару задаром, —
зачем мне земное беречь?!
Одним лишь не жертвую – даром,
бесценна родимая речь!

За отголосками ушедших лет,
за памятью, встревоженной глазами
насмешливой судьбы, прощенья нет, —
и в этом виноваты мы лишь сами.

Листаю жизнь, как древний фолиант,
всмотреться жажду в промахи и страсти,
поднять стихов затоптанный талант —
свою козырную – белейшей масти.