Лидия Капуцына - На грани дня и ночи. Избранные стихотворения

Проталинки, проталинки
Прогнулись под ногой.
Промокли мои валенки,
И я лечу домой.

И всё село разбужено
Нахальным пеньем птиц.
Посверкивают лужицы,
Как только глянешь вниз,

А ввысь – там ослепительно
Сияет синева,
И в горле упоительно
Рождаются слова —

Про валенки, проталинки,
Про мокрый санный след,
Про то, что я не маленькая —
Скоро восемь лет!

В час отлива обнажились камни,
Где-то в небе чёрный остров плыл.
Нежными неловкими руками
Ты меня на лодку посадил

И сказал: «Эйнштейн… его теория,
В общем-то, понятна и проста».
И кружились тихо звезды в море,
И плыла над миром красота.

Прерывался голос твой, дрожала
У моей руки твоя ладонь,
И звезда уснувшая лежала —
В чёрный камень вплавленный огонь.

…Всё ушло. Вернулось к лодке море.
На морское дно звезда легла.
Нет тебя. Простую ту теорию,
Знаешь, я тогда не поняла.

Шестнадцать лет
ей в середине марта,
и окончанье школы – впереди.
И, оттолкнувшись
вот от этой парты,
она готова смело в жизнь идти.

Но мир споткнулся
и качнулся где-то,
канатоходцем вдруг над бездною повис.
Шеста движенье
обернётся смертью.
А может, ещё будет – долго! – жизнь?

И мир сейчас
зависит от курсанта —
мальчишки, устремлённого вперёд.
(Конец шестидесятых,
дело в марте).
От снайпера скрываясь, он ползёт —
нет! – он бежит,
иначе быть убитым,
и всё вокруг тогда обречено.
Но предки-воины сейчас —
его защита.
Их гены, опыт – всё ведёт его
связь проложить,
соединить с Москвою,
чтоб получить спасительный приказ.
Рискуя жизнью,
головой, собою,
её тогда он защитил и спас.

Она узнала обо всём
случайно,
Даманский вспомнив, давнюю весну,
события,
окутанные тайной,
свой страх увидеть и узнать войну.

Как же давно всё это было —
в марте,
в далёкий шестьдесят девятый год, —
со мною – школьницей,
сидевшею за партой,
с тобой – курсантом, получившим взвод.

Панихиду служат.
Служат панихиду.
Ножевою раной – колокольный звон.
Что сильнее – горечь,
злость
или обида?
А ответ единственный – стон.

Служат панихиду.
Панихиду служат.
Боль сведённых линий, судороги плеч,
И зрачков раздавленных стекленеют лужи,
И стекает каплями раненая речь.

Панихиду служат.
Стон кружит и тает,
Застывает иглами в крови.
И никто не видит,
и никто не знает —
Панихида по моей любви.

Писала в юности стихи
И нагрешила в них немало,
Хоть долго не подозревала,
Что слово значило – «грехи».
Стихи писала о любви,
О страсти, о тоске, измене.
И сердце плавилось в томленье,
А с ним – пятнадцать лет мои.
Я так ждала любви большой,
Так изнывала в этой жажде,
Что ошибалась не однажды
В любви – и телом, и душой.

И вот, когда мои грехи
Повисли дёгтем на воротах
И я уже не жду кого-то, —
О чистоте пишу стихи.

Мой милый друг,
когда тебе приснится,
что беден ты,
что стар и одинок,
слезами загоревшие ресницы
сомкни —
ты видишь огонёк?

Там ждут тебя.
Раскрыты настежь двери,
давно отброшен в сторону замок.
Войдёшь – обнимут
и всему поверят.
И снова ты не стар,
не одинок.

Мой милый друг,
когда поймёшь однажды,
что жизнь твоя —
унылой прозы жуть,
и задохнёшься
от тоски, от жажды, —
об огоньке об этом
не забудь.

Здесь ждут тебя
и двери не закроют,
наоборот —
пошире распахнут.
И ты поймёшь,
что жить, конечно, стоит
и что тоска —
на несколько минут.
И сердце сможет радостно забиться
от нежных глаз,
от тихой ласки рук.

Запомни —
вдруг плохое что приснится —
я жду тебя,
мой милый старый друг.

Независимо, ловко и споро
Я писала когда-то стихи.
Как свободно, легко и просторно
Шли слова, и легки, и тихи,
Приходили, сплетались и пелись,
И таинственно жуткой была
Связь печали и нежности —
Тела и души два легчайших крыла.

Почему же в погоне за словом
Я теперь, как за камнем Сизиф, —
То я в гору, то под гору снова,
Ни одной строки не сложив?
Почему? Нет ответа. Всё плоско,
Словно жизнь утюгом провела
По распятой душе на досках
Да нечаянно как-то прожгла.

А если я уйду из жизни
Не в сто, не в девяносто лет,
И жаждой счастья взгляд не брызнет
На чей-то беглый взгляд в ответ?

А если я уйду из жизни
Не в семьдесят усталых лет,
И чьё-то горло жёстко стиснет
Тоска, которой равной нет?

А если я уйду из жизни
Не в сорок и не в пятьдесят,
Погаснет мысль, рука повиснет,
Кого-то страх и боль пронзят?

А если… Если в двадцать восемь
Случится это всё со мной,
Как будто оборвётся осень,
Так и не ставшая зимой…

Обжечь неловким словом губы,
В ладони уронить лицо,
Когда тоскливое – не любит! —
Всю жизнь твою замкнёт в кольцо.

И безысходно, беспросветно
Забиться в плаче над собой,
Над бедным сердцем безответным,
Над неудавшейся судьбой.

В пылу отчаянья и муки
Кричать обуглившимся ртом,
Ломать тоскующие руки —
За что же, Господи? За что?!

И без ответа никнуть, падать
В бездонность бездны, в никуда,
Где ничего уже не надо
И только страшно – молода!

Мне тридцать лет. И я давно
Достигла своего расцвета,
Ведь тридцать лет – макушка лета.
Я молода, конечно. Но…

Есть муж. И знаю я одно —
Что он хорош, и добр, и мил,
Когда-то он меня любил,
Любила я, конечно. Но…

Есть дети – прелести вино,
Мой праздник, жизнь моя и страсть,
Пред ними на колени пасть
Готова я, конечно. Но…