Вячеслав Камедин - Жил-был волшебник

Как хочется быть чародеем и владеть
искусством колдовства велико —
и каждый час, секунду каждую, как хмель
дурмана, шлейфом счастья,
радости весёлым дымом
окутывать тебя, как в облако зари,
и все свои старанья волшебством вершить,
и наполнять всю жизнь гармонией любви,
с восторгами ребёнка просто жить.
Как хочется быть чародеем вот таким,
быть колдуном таким вот всемогущем,
мир с миром вновь соединить,
для мира сделать мир присущим!
Как хочется быть чародеем как поэт,
как композитор, чтобы с сильной силой….
ни ради благ земных, ни ради золотых монет —
во имя лишь улыбки милой….

Я насмехался над самым святым,
над самым священным смеялся
без краю.
Прохожий спросил вдруг:
– Над чем же смеёшься
надрывно так ты?
Я смело ответил:
– Не знаю!

…вот обнажились стопы и колени,
и ноги стройные почти уже видны…
скользит одеяло…
Веет запахом смущений,
все члены возбуждает силою движений
к стремительному бегу
в раскованность реки-любви…
У ног её уж первые побеги,
и в волосах уж гнёзда вьют, и трелями щекочут,
и родят птенцов…
Ах, как же хочется, чтобы сошли все снеги,
чтоб утолить свою к Весне любовь!
Так страстно, так безумно и…
так нежно,
прильнув к груди её, пить воду из ручья,
волнующимся быть, быть непослушным и мятежным…
подснежники сорвать исподтишка….
Ну ж, просыпайся, милая кокетка,
к любовной ласке так хочу припасть,
зачать с тобою счастье, радость, смелость,
и жизнь огромную начать!

Падали капли нам на ладони
С зябкого края зонта.
Плакали в небе серые кони,
Божью повозку влача.

Фыркали громко, сипло и тяжко,
и не сдержать было слёз.
Гнула к земле их свинцово упряжка —
Остов ступицами бил без колёс…

Серые. Дымом и пеплом как будто бы.
С запада шли ошалелой рысцой.
С рванными сбруями, с копытами сбитыми.
Точно над местом, где шел смертный бой.

Точно над местом, где бой неоконченный,
Где их осколками вмиг посекло,
С нежною кожей коней и с ожогами
До белой кости на спине, до рубцов…

Прочь вы плетётесь, дождь здесь роняя.
Туда, где пожарищем земля не кровит.
Божия конница когда-то лихая,
Фыркает тише, громче хрипит…

Лицо разбито у него,
И сам он как-то несуразен:
В заплатах старое пальто,
Вид брюк нелеп и безобразен.

В худых туфлях полно воды
Осенних луж до спазма стылых.
От трудной длительной ходьбы
Теряет он остатки силы.

И всё ж улыбка на губах
Дрожит от внутреннего счастья:
Он видел знак на небесах,
Опровергающий ненастье.

Заговорить он был готов,
Поведать всем об этой были,
Но встретил средь друзей врагов,
За быль его те долго били.

Он говорил «спасибо» тем,
Кто кровь его стирал с ботинок,
И не обиженный ничем
Благословлял ушедших спины.

Он брёл по улицам сырым,
Всем встречным здравствовать желая,
Он шёл по улицам пустым,
Что встречных нет – не замечая.

Лишь ветер гнал листву и сор,
И дождь уныло с неба капал,
А он здоровался и шёл,
Шутил, смеялся, пел и плакал.

Лицо разбито у него,
И сам он как-то несуразен:
И грязнобелое крыло
В кровоподтёках от царапин…

Ко мне сегодня ночью фея прилетела,
как будто звёздочка от небосвода откололась.
Так неожиданно. Так оробел я.
Смущался и жалел, что сплю всегда я голый…

Она смеялась звонче всех росинок,
в которых, как на арфе, музицируют зори…
Мой плен из одеял звала покинуть,
и не журила вовсе за мой вид предсонный.

Я возбужден был… Ах, как мне было стыдно!
Но всё же обольщенье феи таково,
что тонны я одеял,
превозмогая робость,
скинул
и за руку ту хохотушку взял….

Луна-художница нас рисовала в поле,
прозрачными мазками выводила силуэт.
От радости я плакал, или оплакивал я горе,
что близок уж разлучный наш рассвет…

Проснулся в небывалой я печали….
Всё сон… Увы, то был лишь только сон…
Но!
На стене моей
в серебряной висела раме
картина, где мы были с ней вдвоем.

Рассвет уж близко, и наверно,
Уснуть мне нынче не дано.
И как бы не было прескверно,
Твержу, как заповедь, одно:

«Один, два, три, четыре, пять.
Я начинаю засыпать…».

Но дьяволы бессонной ночи
Упрямо в уши лезут мне;
И мозг от этого клокочет
И расплавляется в желе.

«Один, два, три, четыре, пять.
Перестаю я понимать…».

Устал от них я отбиваться.
Они же смотрят хохоча.
И глаз у каждого по двадцать!
Всю ночь ворочусь, как червяк…

«Один, два, три, четыре, пять.
Укрывшись, нечем ведь дышать…».

За что ниспосланы мне муки?
Уже скрипят, слезясь, глаза.
А эти маленькие злюки
Всё смотрят, смотрят на меня.

«Один, два, три, четыре, пять.
Видать, пора… уже вставать…».

О чем грустишь ты, ива, над рекою?
Склонила голову и, в воду пряди опустив,
не замечаешь солнце золотое,
как в облаках купаются стрижи,

как голубое небо с ветром в споре
игривом в вышине пушит,
ленивый кот на стареньком заборе
со стрекозою сказку говорит.

– Я не грущу. Я загляделась в воды.
Увидела в них мир такой же, как и наш —
в том мире ива на меня похожа…
и как смешно в её распущенных власах
запутались случайно облака….

….когда смычок касается струны
и тишина вдруг обретает силу звука —
нет, то не кажется, на самом деле,
откликается из древней глубины
акт сотворения Вселенной,
ведь каждый атом – камертон у Демиурга!

Творил Вселенную Создатель-музыкант,
Он наделял вибрацией частицы,
в созвучии, в гармонию космического лада
Он слагал,
созвездия, галактики, планеты и… тебя
мелодией божественной замыслив.

Огненновласая. Милая. Нежная.
Строгая внешне. Ранимая очень.
Властная? Сильная? Смелая? – Смелая!
Сильная! Властная над сердцем моим…
Во сне приходящая тайной любовью,
сны волшебством вдохновить,
образом гения доброго снова
мне помогает жить и творить…