Вячеслав Камедин - Жил-был волшебник

Мы дети Мелоса с тобой,
мой друг прекрасный,
в движенье звуков рождены,
зачаты от вибраций семени
в потоке извержения любви.
Мы дети Мелоса с тобой,
в движение Его таится счастье,
когда поступки противленья наши лишены,
когда мы отдаёмся Его времени
всецело, точно воле волшебства Судьбы.
Тогда согласных с тем потоком мощным,
он увлекает нас, детей своих,
лишенных страхов, напряжений, всех вопросов,
чтобы собою нас с тобою вдохновить.
Его теченья к радости, минуя все тревоги,
которыми полны иные все дороги,
когда противостоянием мы отвергаем суть…
Мы дети Мелоса, гармония – наш путь!

Когда-нибудь и ты поймёшь,
что твоя жизнь игра других,
что был всегда ты в ней хорош,
и даже будучи… плохим.

Да-да! Обескуражен, удивлён,
не ты был плох – а роль твоя,
чтобы другие всей гурьбой
вину вменяли, не тая
её, не признавая за собой,
и роли выбирали палача.

Таков Сансары ведь Закон —
перевоплощений колесо:
рождаемся мы вновь и вновь,
меняя роли, не сменив лицо,
и проживаем воплощений рой
рождаемся бесчисленно,
живя лишь жизнею одной….

Но ты поймёшь Нирваны суть,
ты разорвёшь сансары ткань,
отбросишь маски, в роли воплощенья,
избирая путь,
когда живёшь собою сам.

Снова в небе звезда светить яркая.
Снова ночь, а в ночи… там… зима…
Погадаю тебе ни на картах я,
предскажу на узорах окна…

Обними и прижмись ко мне крепко ты,
пусть твое сердце бьётся с моим,
моему всё расскажет-поведает,
как оно билось все эти дни…

Пусть всплакнёт, если хочет,
рассмеётся пусть…
Или просто зашепчет… во мне…
Но поверит…
поверит так искренно
в то, что я прочитал на стекле.

Нагадал я нам счастье спокойного —
вот такого простого совсем,
своей ласкою милого, теплого
и родного как… этот вот день,

как и эта вот ночь заоконная
с ночником тусклым, с зяблым стеклом,
стылым полом, с постелью готовою,
чтоб её согревали вдвоём…

Насытьте меня! Утолите мне жажду!
Но не вином или даже водой…
Изнемог по любви, люди,
по вашей любви, и однажды
я мечтаю сделать глоток
дорогой…

Пусть ядовит он,
полон ненависти злобной,
вы ж привыкли бадяжить вино
нелюдимой своею душою, способной
на злословие только одно…

Не хочу так я более готовить защиты,
починять панцирь, латы паять…
Я глоток хочу всего лишь,
глоток без насилья,
даже с медленным ядом,
но только бы жажду унять…

Пепел стучит в моё сердце!
Пепел свободного человека!
Шепчет, не следуй, не следуй
дорогою века….

Путь к счастью – быть битым,
быть сильным.
Дорога к любви – отвержение,
встреча из тысяч, миллиарда встреч
в мире,
где главное знание – вера…

Протор оставляя глубокий,
нелёгкой стезёю, в терзаньях,
ты помни, ты помни —
не ты одинокий,
души других безнадёжны
в познании твоих покаяний…

но ты сохрани свою веру,
но ты сохрани человека,
кто дан тебе в спутники,
следуй
с ним против движения века!
Того, кто был дан до рождений,
беречь будет исповедь чутко…
И вся шелуха отвержений
облупится,
любви явит искренней чудо!

Я снова жду весны. Я снова жду надежды.
Как очень трудно жить без веры о добре!
Жизнь приучила жить порою без поддержки,
воспитывая силу в слабенькой душе…

Я жду движенья вод, цветения ромашек,
я запахом полыни хочу лечить себя….
Как боли я не ждал, не допускал промашек,
как трепетно берёг… чтоб не пришла зима.

Но зимний день настал негадано однажды,
и опроверг весны томительный приход,
и всё, что я берёг снегами – белой сажей —
под тоннами стремительно погрёб.

Но снова жду весну, но снова жду надежду,
любовью я храним святой издалека,
Не прав я!
Жизнь всегда даёт поддержку,
и силу обретает слабая душа!

Услышь мой шёпот, так прошу!
Кричать я боле не умею…
Я вверил душу палачу,
и он отсёк в мгновенье веру….

Во снах являет только мне
казненной образ дымкой бледной,
и вновь кричать могу во сне,
и верить смею незабвенно..

Да, сны – надежное лекарство,
но исцеление – готовность их принять.
Я был готов принять непостоянство,
я был готов всё потерять,

но не был я готов к утрате веры,
но не был я готовым обретать…
легко так оказалось отпускать без меры,
и очень сложно – удержать.

Во сне явился образ снова,
он говорит, что вера – да! – жива,
окрепнет голос, в крик превращая шёпот,
воскреснет вновь распятая мечта….

Вы старости боитесь оттого,
что станете беспомощным и дряхлым.
Мне ж нечего бояться, я с рождения такой,
и дряхлый, и беспомощный,
и вряд ли
замечу разницу, когда состарюсь я,
больным привычна боль,
назойливость терпима…
И – да! – болезнь – великая судья,
благословенья юности в сединах,
дар молодости в старости моей,
возможность тело не отринуть —
не привыкать к беспомощности
пожелтевших дней,
а жить как жил, не видя разницы
и горести причины.

Наверное,
слово нежное сильней
угроз всех громких злости,
ведь говорить его лишь может
кто храбрей,
кто быть любимым не боится
и кто может
любить сам искренне,
вверяясь весь тому,
кому он скажет слово главное,
мгновенно
утратив всю защиту….
потому….
и потому то слово страшное
для всех
кто слабый духом,
для неготовых
к беззащитности
тревожной,
совершенной.

Я призываю музыкой весну.
Так жду пленительные всходы!
Снегов холодных грейтесь воды,
стремите теплые потоки
питайте бурно красоту,
рождайте зелень и цветенья,
чтоб ароматов настроенье
кружило голову мою
аж до безумства стихотворца!
Эй, милый друг, моё ты Солнце,
в объятья заключи сильней,
хочу прижаться что есть мочи,
признаться, как люблю я очень
бродить под космами лучей,
бродить и босым и весёлым,
стихи мурлыкать всем вокруг —
жукам, стрекозам, птицам, пчёлам,
моё ты Солнце, милый друг!