Ксения Лесневская - От северного вокзала до весны. Городская лирика

Всенеприкаянных и всевстревожных.

Останусь тут, среди твоей листвы,

Как птица на зимовье сизокрылая.

Покой мой будут каменные львы

Стеречь и осень дикая и стылая.

Монастыря затихшего приход,

Грачи над колокольней неуёмные,

О Волга, с чернотою глубоких вод,

Я стану твоей дочерью приёмною.

Болота, сосны, в чахлости дворов,

И небо полотнищем неотмеренным.

Я знаю, ты предоставляешь кров

Здесь всем в тебе нечаянно потерянным.

У вокзала встану на мосту.

Даль моя, ты даль… Совок, разруха.

Давит рюкзачонка на хребту,

Электричка звякает на ухо.

Стройки, стройки, пыли колеи,

Блоки, неустроенность, бечёвки.

Люди, эх, ей-богу, муравьи –

Средь песка спешат в свои хрущёвки.

Даль моя – застройка, высь бела.

Даль моя, что близость для туземца.

Как ты в душу влезть по гроб смогла,

По упадку, что скучает сердце,

Уезжая в благости края,

Уезжая в грады-государства?

Эх, Россия, бедная моя.

Пустыри, бурьяны и мытарства.

Гудит Отрадное спросонок.

Пройдусь скалой против ветров,

Случайно выживший ребёнок

Московских улиц и дворов.

Толстовка, куртка нараспашку,

И буря марта как сквозняк.

Промчится мимо быстрой пташкой,

Гудя, с шипеньем товарняк.

Район проснулся. Ждут трущобы,

Когда столпятся у метро.

Эх, вот дождаться бы ещё бы,

Чтобы рассвело и расцвело.

Но март грозится мне вдогонку,

Под ноги стелет льда покров,

Как неуёмному ребёнку

Московских улиц и дворов.

Мой синий плеер, старый добрый друг,

На деньги куплен от работы сдельной.

Товарищ детский. Дисковода круг,

Игравший рок как звуки колыбельной.

Что заменял отца собой и мать,

Моей починкой был не раз распорот.

Когда лишь начинал он песнь играть,

Мне виделся один далёкий город

С каскадом низких занесённых крыш,

Листвой осенней или летним зноем.

Похожий на Москву, но только в тишь

И в старь веков тот город был устроен.

В нём жили дети, молодость дана

Была навечно всем и без разбора.

Там было много солнца, и луна

Бродила в нём, мерцая вдоль забора.

И все закат встречали каждый день

На крышах, чердаках, высоких башнях.

Там пели рок и блюз. И в парке в тень

Бежали все с гитарами бесстрашно.

Я верила, что в городе том мы

Вдруг наконец друг дружку повстречаем.

Вставляла диск, включала среди тьмы

И уходила в город свой ночами.

Прошло не мало лет, но оттого

Мой плеер не заглох и диски движет.

Я и сейчас, как слушаю его,

Свой город снова тот далёкий вижу.

Забытый богом старый-старый двор

Глазеет в ночь окошек огоньками.

За вязом двухголовым свис забор

С калиткой расписной и матюгами.

Семнадцать мне, иду аллей среди,

Консервную пинаю кедом банку.

Спит школьный корпус серый впереди,

Не ждёт к себе былую хулиганку.

Дома стеной хотят отгородить

Меня от остального буйства мира.

Иной раз как же может тяготить

Родная дикость, ветхость и квартира.

Но стоит лишь уехать на простор,

Повсюду будет чудиться по новой

Забытый богом старый-старый двор,

Забор и вяз столетний двухголовый.

До чего же затерян твой южный район,

Спрятан глухо в оранжевых кронах.

До чего ж он листвой и быльём занесён,

В конопатых раскидистых клёнах.

Сразу видно, что именно ты тут живёшь,

Медный ангел огня и бунтарства.

Не дотянет досюда столичный галдёж,

Спит твоё ясно-медное царство.

Фонари – те и то свет дают в рыжине,

Облачая дворы тёплой тайной.

Домофон на подъезде запел в тишине –

И опять округ в немости спальный.

Не московский и ветхо-диковинный вид,

А какой же тут воздух погожий!

В объявлениях дверь стариной заскрипит,

И появится редкий прохожий.

Здесь шоссе нет и фабрик нет в дыме седом.

Тут дворы, перелески и парки.

Спит пригорок, на нём длинный высится дом,

Как стена, а в нём арки да арки.

Неприступный и дикий покой в ноябре –

О, с твоим тихим нравом так схожий.

Глажу здешние вязы по грубой коре,

Как тебя по щеки нежной коже.

И тихонько стараюсь идти по утру,

Не примять чтоб янтарность земную.

Как к душе к твоей тропкой иду по нутру,

Косогором, обходы минуя.

В трамвае солнце. Золотится пыль.

За окнами расправил свои кисти

Октябрь-классицист, ваяя быль,

Где рельсы завалили горы листьев.

И складно как выходит у него!

Он не жалеет на созданье краски.

В вагоне каждый едет в торжество,

В свою иную, собственную сказку.

И я, смеясь, застыла у стекла.

Мне здешний ход так люб хромой, не скорый,

Где каждый мчит на улицу тепла,

Где каждый едет в свой волшебный город.

По паркам радость тот трамвайчик нёс.

Тянись, мой путь, куда-то с ниоткуда,

Пока мне можно слушать стук колёс,

Мечтать и знать, что я приеду в чудо.

В прокуренном подъезде полумрак.

Две лампочки разбиты, третья еле

Всё силится согреть тот кавардак

Листвы, что замело в скрипучесть двери.

Тут чернота клубит, как будто вспять,

И сквозняками ветоши воспеты.

Мне хочется чуть-чуть здесь постоять,

Хоть не курю я иглы-сигареты.

На лестнице застыв, дыша едва,

Придерживая воротник ладошкой,

Мне хочется смотреть и час, и два

В просветы запылённого окошка.

С второго этажа, не свысока,

Подглядывая в стёкла, где закрыто,

Как в скважину небесного замка,

Из ветхого заплёванного быта.

А там вверху, в отрыве от земли, –

Дома, что моего длинней и выше,

Они в ночи плывут как корабли.

Их палубы – то чердаки и крыши.

Одна, нахлынув на корму другой,

Как лабиринты, как флотильи, стаи, –

Не разойтись. Все ждут, когда прибой

Их по краям вселенной размотает.

Антенны-мачты над листвой снуют,

И провода как шкот в пучине мокнут.

Огни горят из маленьких кают.

Каюты вспыхнут: окна, окна, окна…

Их много так, что с них ослеп маяк.

Буёк-фонарь оранжевого цвета

Качнётся на ветру и так и сяк.

Береговые ждут приход рассвета.

А те, кто вглубь плывут в своих судах,

В волнах дрейфуют неземного плена.

И мой подъезд разбитый в их рядах,

Где трюм утоп в разрухе по колено.

Так лодочку раздумий мою впрямь,

Как будто бы неведомая сила,

Подобно заплутавшим кораблям,

Всё дальше в море-время уносила.

Где бродишь ты, как миг незримо,