Александр Буланов - Перо находок. Стихи из воздуха

Это просто плен
Музыки большой.
Ты играешь: «трень» —
Это хорошо.

Ты играешь: «бах» —
Крышкою стучишь.
На вторых ролях? —
Лучше быть большим!

Лучше уж в огонь,
Треск и топоры —
«Музыкой не тронь —
Скучен твой порыв».

И стоит рояль,
Не находит слов.
А чужая явь
Капает как кровь.

Как два актёра в Мулен Руж,
Как тот поэт и куртизанка.
В немом кино попкорн, и душ
У водостоков замка.

Немой ответ на твой приказ —
Невольный уголок усмешки,
И недовыстроен каркас
Измены, верности и слежки.

Влитая жизнь в руно забот
О кошельке, о паре, прочем.
Блестит испариной мой рот,
А твой – стихами заколочен.

Ты воротишь лицо,
Я читаю ребристый двухтомник.
Птицефабрика – жизнь
При прищуренном взгляде – питомник.

Отшвартована смерть,
По реке наплывает на купол,
И воздушная твердь
Обличает пластмассовых кукол.

Погружение вниз —
Иногда верхолазу спасение.
Многочисленных риз
Глубина и златое травление —

Прямо по сердцу знак
Перелётной непойманной птахе
В понимании, как
Догорит и воскреснет во мраке.

Ночь открывает горизонт
На всё пространство небосвода.
Меня защищает зонт,
Тебе не мешает погода.

На разных концах земли,
В каждом из созвездий
Видны поколения тли
И единицы лезвий.

Срезая ночью хор
Утром увидишь – тенор,
За темнотою нор
И под морскою пеной

Признаки той зари
Смыкание век пророчат,
Под уговоры «спи!»
Спать никто не хочет.

С холма идёт звездочёт,
Дорога петляет низко.
Я отрываю счёт
Между дальней звездой
И той,
которая близко.

Дрожит стекло в оконной раме,
Дрожит душа в оправе дней,
Что было раньше вместе с нами,
То между нами стало в ней.

И от мороза стёкла сильно
Скривились, выгнулись дугой,
И льда узоры изобильно
Покрыли окна пеленой.

Но в этом ласковом барьере,
Как в обветшалой тишине,
Душа тоскует о потере
И выбирает стужу мне.

И это мне? Пожалуй, не хочу.
Чего ещё ненужного предложишь?
О, сколько дней истошно хохочу,
И, вероятно, улечу в Воронеж,

Где на большой асбестовой трубе
Качаются ремонтники котельной.
Я забываю мысли о тебе,
Метая в них свой амулет нательный.

Свой талисман, разбитый на куски,
Я подберу, изломан и удачлив.
А ты усни, массируя виски,
На не своей, но, всё-таки, на даче.

И напевают шёпотом осин
Резные дни под звуки кашалота.
И я шепчу, шепчу тебе: «усни».
А ты в ответ не засыпаешь что-то.

Давай же так – расходимся с тобой
На плоскости крыла от самолёта,
Под оркестровый барабанный бой
И алименты по размеру МРОТа.

У крымских гор и спорных валунов,
Где грек сидел, татарин искупался,
Где солнце не встречается с луной,
И кроме нас никто не расставался.

Давай же так – останемся вдвоём
Ещё на эти только две недели,
И, может быть, в отчаяньи поймём,
Что вовсе расставаться не хотели.

А может, всё закончится совсем,
И мы минуем нужную развилку.
Покружимся, как в детстве карусель,
И разлетятся имена и снимки.

Вот звук, пронизанный иголкой:
И жалобный, и леденящий.
Вот мой портрет за книжной полкой,
С моим листком задвинут ящик.

На зеркалах покровы шерсти —
Так, видно, умер для неё я,
Ведь не хотят обычно лести
От великана и изгоя.

Кружат ботиночки попарно,
Сменяя времена сезона.
Я стану очень популярным,
Но этот мир закрыт как зона.

И проходя возможно мимо,
На максимальном расстоянии,
Я, понимаю: не обнимут,
И не хожу с ней на свидание.

Порицаешь явление страха,
Если сам ты явление есть.
Сам себе и помощник, и знахарь,
И благая, и трудная весть.

Сколько жил ты в пустыне безлюдной
И бродил по далеким прудам?
Ты настолько же стал неподсудный
Всем людским трибуналам – судам.

Ты настолько же стал неприкаян,
Как в лесу вымирающий зверь,
Проходя стороною и краем
За свою потаённую дверь.

Не мешая кому-то, чему-то —
Просто разные уровни есть.
Этот страх, порицаемый круто —
Это слава твоя,
Это честь!

Простая фигурная память —
Мечта и фигурный резак.
Ты сел подноготную править:
Вот «лид», укороченный «заг».

И всё поддаётся в угоду
Ножам и давлению пил:
«Тебе не давали проходу,
А ты никого не любил».

И так показалось, что можно
Судьбу заменить, перебрать.
Но ты оперировал ложью,
И ложь перевесила, б****!

Качели винтом изогнулись,
Застыв на такой высоте,
Что крик затуманенных улиц
Уже не составил вестей.

И ныне свободная память,
Уйдя от путей и невзгод,
Уже не испробует плавить.
Уже не испробует, вот.

Я создал мир
Без лесенки, без правил.
Я создал мир —
Создал и не исправил.

Я поборол гнетущее потребье —
Не продавал я крылья или перья.

Я заходил и уходил не знавши,
Не был кому-то братом (даже старшим),
Не предавал большущего значения
Предательству и жажде отмщения.

Я создал мир околицей районов,
Потерянных колец и медальонов,
Ключей, не отпирающих замки.
Электроцепь надёжную замкни,

Порушь принципиальные устои.
Я создал мир,
Но жизни не устроил.

И распадаясь в пыль протуберанца,
Я не расплавил сердца или сланца.

Стук-тук в двери справа —
Раздражаюсь и грущу:
Эта вера, эта слава
Не из нищенских трущоб.

Бо-же, как нависла
«Понимания» стена,
Туча тянет коромысло:
Мысли хочется стирать.

Стук-тук по забору —
Разрушение перил,
Чтобы врезаться с разгону
В первозданный ил.

Всплес-ки капель краски —
Цветоносный фейерверк.
Нечто вроде светлой Пасхи,
И наверх, наверх.