Нина Павлова - Я останусь с тобой навсегда

До измора наплававшись брассом,
мы четыре пломбира съедим,
вспомним всех одноклассников наших
и, вздохнув, перейдём на стихи.

Из беседки мы вечером будем
любоваться пейзажем кавказским
и малиновый тающий пудинг
запивать охлаждённым шампанским.

Всё… Что было под грифом «секретно»
рассекретим, назвав имена,
с лёгким сердцем уснём на рассвете,
перед сном прочитав «Отче наш».
ПРИЕЗЖАЙ…

В шелках невероятных…
без охраны
всевечная любимица богов,
всегда с благим желанием
в час ранний
бесшумно покидает свой альков.

Цветами яркими переливаясь,
покой она венчает с тишиной…
Её лучи,
изящно изгибаясь,
заглядывают в каждое окно.
Добра и благоденствия желая,
горит она божественным огнём.
Для всех горит,
в веках не изменяясь…
день новый начинается с неё.

Бывает,
что метели и туманы
без умысла её скрывают лик…
Она, прорвав завесу, так же рано
свет сеет, бережно касаясь их.

Сегодня день не мой… не весел глаз прищур.
Но…
что бы ни случилось в жизни личной,
соседок и подруг я в душу не впущу,
зачем кому-то знать, что в ней творится.

Оставлю в зазеркалье безотрадный вид,
к губам притронусь розовой помадой,
спокойно шею дважды жемчугом обвив,
уверенно скажу: «Ну вот… теперь… что надо»!

Послав сама себе воздушный поцелуй,
спущусь без лифта, шелестя нарядом,
непринуждённо дверь двойную распахну
и выйду королевой из парадной.

В ближайшем скверике скамеечку найду
\любимую\ под старой низкой липой,
окину взглядом высь и в яркую лазурь
легко на волю отпущу обиды.
Пусть неприятности, в заоблачность летя,
смешаются с пылинками вселенной;
всего главнее мне… не растерять себя,
а остальное…
всё второстепенно.

Меня года нисколько не пугают.
Под скрип пера, когда все крепко спят,
я также до безумия влюбляюсь,
разлюбленной рыдаю в три ручья.

Для строчки важной рифму подбирая,
не замечая… сколько на часах,
я то хвалю себя, то укоряю,
стараясь стих правдивый написать.

Подруг тревожить частыми звонками,
так просто поболтать… желаний нет.
В час сумерек, мобильный отключая,
люблю побыть с собой наедине.

Мне непонятен праздный шум компаний —
наводит грусть веселье без причин.
Я в спа-салонах в зимний день не загораю
и редкий гость в бути ′ках дорогих.

Окинув взглядом пышный мех в витринах,
я ощущаю боль и стон зверья;
«винтажные новинки» на блошином
восторг не вызывают у меня.

Не отжимаюсь я в спортивных залах,
жарой не извожу себя в парной.
От дел мирских
почувствовав усталость,
ищу покой в обители лесной.

Мне нравится, травинки раздвигая,
ласкать глазами крохотных маслят
и слушать, как по мамочке скучая,
птенчата-несмышлёныши пищат.

Мерцая белым опереньем,
метель, скуля, стучится в дверь,
рождает жалобное пенье
печальных мыслей круговерть.

И верой в светлое не теша,
мелькает пройденная жизнь…
Любви,
непрошено ушедшей,
желанья нет сказать: «Вернись»!

Поверив в счастья невозможность,
забыться хочется во снах;
душа, истерзанная прошлым,
не хочет будущее знать.

Сверхпереполненная грустью,
она хронически больна —
устала, не рождает чувства
и не пьянеет от вина.
Вспять возвращающую память,
её измучил непокой,
бинтом в ней раны не затянешь,
не облегчишь святой водой.

Салют, Москва!
Не виделись мы год.
Соскучившись, тебя обнять хочу.
Количество домов твоих растёт.
О жителях…
с улыбкой промолчу.

Прими от моря Чёрного привет,
оно давно ждёт в гости москвичей.
На пляже каждый камешек прогрет,
а волны золотятся от лучей.

Июнь…
У нас
больших различий нет.
Ночами только разница в тепле.
Ещё…
немного раньше твой рассвет
и позже ласка щедрых тополей.

Величие твоё и красота
открыты для обзора в час любой;
здесь где-то возле Крымского моста
живёт мной незабытая любовь.

Ну вот, Москва, вновь опустился дождь,
выходит…
не пойти мне никуда.
А, может к нам его ты перешлёшь?
В обмен…
тебе я свой загар отдам.

Счастье —
это не послания в стихах…
Это не успех и не известность.
Счастье это… если двум сердцам
день и ночь желается быть вместе.

Это —
не бассейн с крутым гуру,
не избыток роскоши гламурный.
Счастье —
это чай из нежных рук,
если ты лежишь с температурой.

Счастье —
не желание вкушать
вместе шелест новенькой банкноты,
а послушать, в унисон дыша,
тишиной написанные ноты.

Счастье —
просто: «Я люблю» — сказать,
вместо разговора про погоду.
Счастье —
утром, не открыв глаза,
целовать колючий подбородок.

Капризна погода в столице,
чуть что не стесняется слёз;
синоптики, «даме» в угоду,
с улыбкой вещают прогноз.

Июль наступивший в опале:
то ветра безумного шквал,
то небо под серой вуалью,
то чуть ли не мягкий асфальт.
Янтарно не выглядят липы,
дымящийся цвет облетел,
в траве расплодились улитки,
от влаги мчит вверх чистотел.

Не кру ′жится пух тополиный
всё меньше его во дворе,
застряв между веток калины,
он жмётся к шершавой коре.

Капризна погода… но если
рассыплет Ярило лучи,
на улицах шумно и тесно…
домой не спешат москвичи.

По небу безразличному устало,
набросив балахоны абы как,
плывут, толкаясь, хаотичной стаей
в неведомые дали облака.

Облюбовав гипюровую шторку,
свет лунный замер в абрисе кружав,
и кажется алмазные иголки
серебряными нитками шуршат.

К стеклу туманным взглядом прислонившись,
я представляю белый-белый снег…
и вдруг хор певчих мамину молитву
запел негромко в вязкой тишине.

Сползало покрывало ночи липкой
передо мною плыли образа ′,
не обжигали мысли, боль утихла…
смыкались истомлённые глаза.