Нина Павлова - Я останусь с тобой навсегда

Там… без связи, без денег, без книг,
совершенно не ведая страха,
самовязанный шарф подстелив,
утонуть в глубине диких маков.

И со дна, к небу взгляд приковав,
наблюдать за орлом с умиленьем…
Пусть бы ветер меня раздевал,
льнул ковыль к оголённым коленям.
Там… впитав кожей нежность травы,
не вдыхая отравленной пыли,
о проблемах гнетущих на время забыв,
обрела бы возможно я крылья.

Стать бы крестницей ветра, да в степь —
унестись на коне беспородном…
там улечься на ярком холсте
с ощущением полной свободы.

И, бесцельно уставившись вверх,
наблюдать за орлом с умиленьем…
Пусть ковыль бы под тихий мой смех,
прижимался бесстыдно к коленям.

Ублажал бы пусть сердце простор.
Пусть бы в этом хрустальном безбрежье —
другом ночью был яркий костёр,
одеялом прохлада и свежесть.

У тебя —
ещё солнце
прохладою дышит,
суеты нет весенней пока во дворах,
по ночам жмутся к трубам озябшие крыши,
над рекой непроглядный туман по утрам.

У меня —
снег растаял,
давно не морозно,
по земле стелет цвет облетающий тёрн.
Лижут па ′соку пчёлы, жалея берёзы,
Одуванчики к Вербному вяжут ковёр.

Представляю как ты, выпив чай с мармеладкой,
вечерами под ветра занудливый визг,
развернув на закладке тугую тетрадку,
вслух читаешь мой первый про ласточку стих.

Знаю,
чувствую, МАМ,
ты волнуешься очень,
наблюдая, как птицы, вернувшись, кричат.
МАМА, МАМА, прости свою странницу-дочку,
только ты —
всё на свете умеешь прощать.

Всё заметнее блёклость осенних картин:
краски в бледных лучах не горят,
льётся скупо тепло сквозь дрожащую синь,
стала щедрой на холод заря.
Липнут клочья сырой паутины к ветвям.
Дым фруктовый разносят костры.
Над белёсым жнивьём часто стелет туман
из пастелевой пряжи ковры.

След, оставленный клином последним, истлел,
расползлась по лугам тишина…
С непомерным усердьем по мокрой земле
рассыпает бурьян семена.

Уходящий ноябрь, словно алчный койот,
за ночь листья с берёз оборвал;
на буграх облысевших галдит вороньё,
непогоду сулит птичий гвалт.

Я слабая… Я женщина… Несу свой крест осознанно.
В миру разноступенчатом себя не тешу грёзами.
На долю не досадуя, иду по жизни разная…
Дню прожитому радуюсь и думаю о завтрашнем.

Не в меру я застенчива. Не скряга и не вредина.
Кокетка… я же женщина… В любви нежна и предана.
Года… им вопреки… меня волнуют ночи лунные…
Хотя мне лет… Зачем Вам знать? В душе… ещё я юная.

Стараюсь со знакомыми быть в дружбе ненавязчивой.
Ценю немногословие и не терплю похабщину.
Мне чужд угар тщеславия. Я до работы жадная.
Доверчива. Без зависти… чужим успехам радуюсь.

Конечно же я грешная, конечно же ранимая…
Речь не люблю лжелестную, мне до ′рога правдивая.
Что не на зле замешана и не с сарказмом скрещена…
Я милая… я нежная…
я слабая… я женщина.

Разносит по гостиной запах леса
в предзимие растопленный камин…
Свет лунный, полутьму легко разрезав,
тень прячет в фалдах шёлковых гардин.

Усладой мне под музыку Марради,
в халатик бумазейный облачась,
постлав на стол миткалевую скатерть,
пить, пламенем любуясь, чёрный чай.

Не раз, прервав речетатив поленьев,
тревожить у ′гли медной кочергой,
задерживая взгляд на гобелене,
завидовать романтике его.

Тают свечи.
Оклады блестят.
В будний день не теснят прихожане.
Я под шёпот негромкий, крестясь,
доверяюсь иконе «Державной».

В сердце трепетом нынешний сон:
будто я, в переулках блуждая,
отыскала родительский дом,
рвусь в калитку, а та не впускает.

Свет неяркий заметив в окне,
в палисад сквозь кусты пробираюсь…
Тюль задёрнут, но видится мне,
будто мамино платье мелькает.

Внутрь смотрю… И вдруг, руку подняв,
в створки резко без слов ударяю;
разлетаются стёкла звеня…
кровь на пальцах и я просыпаюсь.

Добро…
оно у каждого с рожденья в сердце.
Известно издревле:
«…что о ′тдал… то твоё».
Не бойтесь ближнего одаривать без меры,
вас в расточительстве Господь не упрекнёт.

От щедролюбия душа богаче станет.
Не дайте жадности изъесть нутро своё,
не сделайте ладони алчными руками —
мы в мир пришли ни с чем…
такими же уйдём.

Живите, соблюдая строчки истин божьих,
не станьте, личный гнев излив, другим бедой…
Поверьте,
словом оборвать дыханье можно
и в горстку пепла превратить любовь.

Очаг не погасите, сделав дом несчастным,
в безладице триумф не рвитесь одержать,
позвольте в передышке мудрости вмешаться —
семья важнее, чем пустых амбиций жар.

Изнанка жизни не на бархатной основе…
Соблазны… Их полно…
Чтоб страсть к ним одолеть,
зовите, не стесняясь, на подмогу совесть,
та /вне сомнения/ вам умный даст совет.

Открываю калитку с трудом…
заржавевшие петли хрипят,
сквозь забор, защищая мой дом,
пёс соседский рычит на меня.

Дикий хмель обнимает крыльцо…
Во дворе подорожник ковром.
Сполоснув минералкой лицо,
обувь сняв, я сажусь на порог,

Прикрываю на время глаза,
возвращаюсь к ушедшей поре,
представляя с цигаркой отца,
сожалею, что нет сигарет.

Затянуться б сейчас, что есть сил,
может дым, въевшись горечью в грудь,
в сердце рвущую боль приглушил
и душе стало б легче чуть-чуть.

Веет сыростью сумрак сенец;
яркий свет, зажигая везде,
я шучу: «Наконец-то птенец
оказался в родимом гнезде».

Вниз летят паутины клочки —
веник влажный её разбудил,
через стёкла ворвавшись, лучи
золотят двухгодичную пыль.

В предсказанья не верю и страхами
повседневный не полню я быт.
В заурядной моей биографии
нет того, что хотелось бы скрыть.

Жизнь моя без медалей и почестей…
много в ней растеряла друзей,
то сказала не то, что им хочется,
то не стала где надо своей.