Сола Монова - Лирика

Ты готов объясниться. Позднее. Потом.
У картонных мечей затупился картон,
Вот и кончилось детство из книжек Барто,
Из мультфильма про Питера Пена.
Приключения и никаких катастроф…

Слышишь музыку? Что это? Песня ветров?
Или в крайнем купе на рояле Петрофф

Проводница играет Шопена!

Я ненавижу женщин в бесформенных свитерах
С льготным абонементом в «Ленком», «Современник», «Et Cetera».
Смотришь на пальцы – не замужем, любит стирать,
Смотришь на губы – надменна, скупа на ласки.
Вот даже порой и осанка, и волосы без седин,
А веет глубокой могилой, в которую как один
Летят Достоевский, Булгаков и Константин
Сергеевич Станиславский.

Я ненавижу женщин, скупивших Родео-Драйв,
Идущих на «лабутанах» в роскошные номера.
Глядишь в декольте ей – там светится копирайт
Пластического хирурга с опытными руками.
Такая пройдёт, как агония, как гроза,
И чувствуешь: пальцы мечтают хватать, а язык – лизать…
Но только засмотришься – резко по тормозам,
И хрясь в неё камнем!

Я ненавижу женщин-наседок «а-ля маман»,
Такие обычно сидят с рукоделием по домам,
И всё у них славненько: ужин, детсад, роман
[Бульварный бестселлер о чем-то таком бандитском].
Oна Вам расскажет под водку и корнишон,
Как Митя покакал оранжевеньким в горшок,
В манере Ван Гога, и все испытали шок
И долго ребенка лобзали по ягодицам!

Я ненавижу женщин, сидящих внутри меня,
Я им поджигаю избы и завожу коня,
Мне хочется их уничтожить, убить, унять,
В глубокие лузы загнать беспощадным кием…
Но всё, что я вижу в других, – это только я,
Поскольку на каждую женщину есть персональный яд,
Поскольку на каждую женщину есть персональный ад,
И это – другие.

У первой – красивая грудь, у второй – ноги,
Стройные, ровненькие, с худыми ляжками…
А я, как старенький телефон Nokia,
Всегда заряжена…

Первая пьёт и с балкона пасёт в бинокль,
Как ты покупаешь второй мороженое.
А я, как старенький телефон Nokia,
Давно заброшена…

У первой – истерика, слёзы. Второй – одиноко.
Обе в депрессии сутки лежат на диване.
А я, как старенький телефон Nokia,

Неубиваема…

В прошлое с жадностью не гляди.
Связи остались, но ты не трожь их.
Всякий период всего один,
И настоящее станет прошлым.

С будущим тоже не угадать
(Черные дыры в кофейной гуще) —
Всё образуется, но когда?
Светлая память вперед идущим.

Что в настоящем? Оно твоё,
Как нелюбимая, но родная.
Вот вы и мучаетесь вдвоём,

То ожидая, то вспоминая…

Мёрзнет внутри душа.
«Шарф, – говорит, – надень».
Но не поможет шарф —
Это не мой день.

Ветер поёт: «Вперёд,
Вышла – и по прямой».
Думаю, ветер врёт,
Чувствую, день не мой.

Дождь оживит ручей,
Брызнет водой святой.
«День-то сегодня чей?»
«Нет, – говорит, – не твой».

Знаю, в такие дни
В небе висит коса.
Лучше не позвонить,
Лучше не написать…

Нож для мяса не любил борщей,
Но любил умыться свежей кровью,
Презирая нож для овощей,
Он не запятнал себя морковью.
В праздник шашлыков и барбекю
Он бывал особенно надменен,
Про его высокое ай-кью
Перед смертью спорили пельмени.
Был он чёрным кухонным ножом,
Этаким задиристым латино,
Но хвалился, что произошёл
От французской мамы-гильотины.

Нож для овощей был малышом,
Но весьма востребованным в резке,
Он умел по-русски хорошо,
И весьма неплохо по-еврейски,
Мякоть ни одну не упускал,
Измельчал и корнеплод, и семя,
Был приятель всякого куска,
Спал в отделе с вилками, со всеми.
Он любил публично подколоть
Мясника в присутствии клубники,
Но барашка розовую плоть
Видел только в кулинарной книге.

Пацаны рубились много лет,
Со времен «совка» и перестройки,
Не лежали на одном столе,
Не были в одной посудомойке,
В соцсети́ «Зарежу_точка_ру»
Друг о друге отзывались гнусно,
Называя брата по перу
Язвой кулинарного искусства.
Нож для мяса думал, что большой,
Нож для овощей – что популярный…
… Я вчера на даче их нашёл
В ящике с гвоздями и столярным —
Ржавчины гнилая желтизна
Покрывала славные доспехи.
И тогда я чётко осознал
Главный смысл теории успеха:

Время всё расставит по местам,
У него свой собственный порядок,
Как бы ты, приятель, ни блистал,
И какие б ни носил наряды,
Вилок алюминиевый гарем
Ценит «экшен», а не благородство.

Только время – главный конкурент,

Только с ним и следует бороться!

Смилуйтесь, Бога ради,
Только один каприз —
Только не умирайте,
Не умирайте, принц.
Сквозь паутину кружев
Виден рисунок вен —
Мы так недавно дружим,
Может, минуты две.

Дьяволы этой битвы
Пили на брудершафт.
Были бы вы убиты,
Вы б не смогли дышать.
Если бы ранил меч вас
Или язык огня,
Вы бы смотрели в вечность —
А смотрите на меня.

Две бесконечных бездны
И ореол ресниц,
Примет вас царь небесный,
Но не сегодня, принц.
А умирать не больно
Тем, кто не одинок.
В сердце – огонь любовный
И ледяной клинок.

Вы бы так не взглянули,
Будучи на коне, —
Словно пчелиный улей
В сердце ударил мне.
Все перед смертью вровень,
Вы – мой последний приз,
Только не бойтесь крови,

Это не ваша, принц…

Вы говорите, раньше были ночи,
А нынче – постоянно шесть утра,
Вы говорите, раньше были в Сочи
Какими-то другими номера.
А вот теперь скажите мне на милость,
Когда гремел последний ваш аншлаг?
Возможно, ничего не изменилось,
Возможно, это молодость ушла…

Вы говорите, раньше были битвы,
А нынче – хулиганство и разбой,
Но в вашей ванной нет опасной бритвы,
И тапочки вы возите с собой,
А вот теперь скажите мне на милость,
Надели бы вы китель и бушлат?
Возможно, ничего не изменилось,
Возможно, это молодость ушла…

Всё те же волны и всё те же камни,
Всё тот же невоспитанный прибой,
И девушки с горячими руками
Всё так же верят в вечную любовь,
И все мосты на Сене и на Темзе
Соединяют те же берега…

У молодости к миру нет претензий,
Вы просто превратились в старика!