Сергей Ильин - Тонкий холод. Книга баллад

В невинности детских восторгов
и музыке первых свиданий,
в безмолвье нетопленных моргов
и жести больничных страданий

есть некий таинственный холод,
что сказкой вдруг ожившей веет —
но каждый, будь стар он иль молод,
раскрыть ему душу не смеет.

То дышит в нас Снежная Фея
из тьмы, как из рамы портрета, —
и так же, как парка аллея,
клоака им мира согрета.

И каждый, любя и страдая,
дыханье то легкое знает,
а добрая Фея иль злая —
о том он пусть сам уж гадает.

Хотя, рассудить если строго,
кого поцелует та Фея,
забудет про мир и про бога,
про душу и древнего змея.

Забудет про все он на свете, —
и в новой, безбольной отчизне
не будет он больше в ответе
за все, что не сделал он в жизни.

Но лишь на короткое время
уставший от вечного бега
свое и привычное бремя
отложит в наитии снега.

Когда ж снегопад прекратится,
идти ему дальше придется,
а Снежная Фея, как птица,
взлетит… и назад ли вернется?

Так будет до нового снега:
лишь с ним у людей вдохновенье,
отвага, безумная нега —
вещей прославлять нерожденье.

И кажется чуточку странным —
развив до конца всю идею —
что изобретатель ниббаны
ни разу не встретил ту Фею.

Сквозь знойное марево юга
ушел он от прелестей мира:
уходит так страстная фуга
от точек касанья клавира.

Как он, она минула бога,
как он, она стала ничьею, —
и оба похожи немного,
конечно, на Снежную Фею.

Только когда сверху падает снег,
снизу вещей замедляется бег.

Опустевает проезжая часть,
люди не движутся – чтоб не упасть.

Гаснут тревожные окрики птиц
в суетной праздности стершихся лиц.

Тени деревьев: на этом снегу,
но и на Стикса другом берегу

и, точно запах восходит к ноздрям,
талая дымка ползет к фонарям.

Свет их как мыслей нездешних итог
вдоль почерневших от грязи дорог.

Город – когда он в заснеженной мгле,
вряд ли относится к этой земле,

но еще меньший, конечно, резон
думать, что к небу относится он.

Снегом одет, он не спит и не бдит:
Снежная Фея им руководит.

Жизнь от дыханья ее замерла,
но, разумеется, не умерла.

Изгнан на время царь смерти Кощей
холодом тонким незримых вещей:

тех, в коих нет первородной вины,
ибо не будут они рождены.

Помыслов тьма в эту снежную ночь
души людские покинула прочь,

так как те люди смотрели на снег:
он и занес волевой их забег.

Правда, на время – и завтра опять
вещи и люди продолжат бежать.

Глядя на тот их безустальный бег,
долго им Фея не высыплет снег.

Думу начнет она думать свою:
думу отнюдь не мою и твою —

думу о том, что же делать должна
в мире смертей и рождений она.

Шлет непорочный она нам свой снег:
мы ж продолжаем наш смертный забег.

Не остановимся мы никогда,
благо! не к нам обращался Будда:

Снежной той Феи небесный жених.
Впрочем, баллада моя не о них,

но, как и водится, только о нас:
тех, кто на снег смотрит – здесь и сейчас.

Что, как в нас выживет то лишь одно,
что нашим умыслом пощажено?

что, как во всем, что задумали мы,
запах тлетворный таится чумы?

Когда в зимний ранний вечер
падает влажный снег,
становится даже холод
кладезем тонких нег.

Схож запах талого снега
с телом женщины – той,
которую вы любили:
ей же был люб другой.

Отныне она и будет
ваш двулезвийный меч:
ни с нею соединиться,
ни от себя отсечь.

Пусть вера, любовь, надежда
в вас сгорели дотла —
в душе живет благодарность:
в жизни просто была

она – и на том спасибо,
помнит сердце о ней,
но память о той любови
снежности холодней.

Стоп! разве с жизнью иначе —
жизнью как таковой?
бесчисленные в ней раны,
в ранах же – кровь и гной.

Однако есть тайный способ
раны те заживлять:
наша бессмертная склонность
лучшее вспоминать.

Сходным путем в холодильник
вы кладете еду:
ведь дольше всего хранится
рыба – если во льду.

Странно: страданье и счастье
лишь в минувшем – одно,
и первое даже выше,
точно свыше оно.

Но рано иль поздно станет
прошлым все житие, —
может, это и будет
вечное бытие?

Вот когда больше не нужен
гордый в небо побег —
и небо само на землю
сходит: как чистый снег.

Сужается вдруг пространство:
снег, дорога, фонарь!
источник в них просто чуда,
как для детей букварь.

Спешите вкусить то чудо:
в детство зовет оно!
туда, где немного счастья
всем нам было дано.

Ведь снег перестанет падать,
в небо вернется синь,
и Снежную Фею сменит
прочая из богинь.

Как беспросветны вечера
на тихих улочках зимой!
снежинок ласкова игра,
и веет – тьмой, и тьмой, и тьмой.

Сегодня так же, как вчера:
не веселей и не грустней,
и будут окна до утра
беззвездной полночи мрачней.

И сам собой при виде их
во мне свершается обряд:
в одежду мыслей… никаких
мой одевается вдруг взгляд.

Как странно: если глубоко
проникнуть в существо вещей,
их исчезает смысл легко,
как будто наш он и – ничей.

Не есть ли это дверь в стене,
что из реальности земной —
через вовнутрь, через вовне —
ведет нас просто в мир иной?

Тот мир как отдыхов земных
ковчег – и больше ничего,
и из гостей миров иных
там тоже ровно никого.

И если кто там и живет,
то Фея Снежная – одна,
нам день и ночь шлет напролет
забвенье холода она.

Да, без любви и без тепла —
я знаю: людям жизни нет,
но разложения игла
всегда ползет любви вослед.

Мне так понятна и близка
любви и страсти круговерть,
но как же истина горька,
что холод замедляет смерть!

А это только лишь одно
и хочет Фея нам сказать —
нас же проймет тогда оно,
когда придется умирать.

Я это начал понимать
когда болезнь пришла к жене,
когда ушли отец и мать,
и нужно собираться мне.