Дмитрий Гольденберг - Птичий язык. Стиходелии 2002–2019

Д-р Корг вывел имя трактата как «Проблематика современной умалишённости в трёх фазах».
Судмедэксперт долго поил илом Нила г-на Корнелиуса Клотильдина.
Я в который раз разочаровался в уворованных у Хранителей Ночи фразах
И свой талон на трижды услышанное выменял на углу у слепого на однажды увиденное.
.
.
.
Я в который раз нажал на педаль бульбулятора.
Ты в который раз сыплешь специи на мои незажившие раны.
Дома я повесил разноцветные бирки на невымытые стаканы
И занялся систематизацией различий погодных условий Урюпинска и Улан-Батора.

Я в который раз оказываюсь шутом, умершим от разрыва сердца.
Ты в который раз читаешь молитвы в постели с каким-то мерзавцем.
Я в который раз восполняю твои запасы соли и перца,
Воображая, как ты слезаешь с креста, перед тем, как ему отдаться.

Мне написать бы Поэму Поэм – шестьдесят две тысячи пятьсот
Шестнадцатистиший, миллион строк!
Но такую глыбу сдвинет не каждый себя уважающий рифмоплёт.
Экой же надо было бы выдоить из себя, чёрт подери, словесный брусок.

Мне – расписать бы Купол Неба картиной из жития олимпийских богов,
Занимающихся и не снившимся простым смертным развратом.
Мне… в санки запрячь бы стайку изголодавшихся тамбовских волков,
Помнящих победу хана Батыя над Евпатием Коловратом.

Вам – куролесить и бедокурить, кости и пепел сыпля в кувшинчик.
Нам – кровью овцы, принесённой в жертву, писать поэмы и фрески.
Вам – до боли в глазах наблюдать, как, с Ариадны снимая лифчик
(Медленно, миллиметр за миллиметром), рисуем мы ей на груди замысловатые арабески.

Мне – факелами разрывать черноту ночи посреди пляшущего племени.
Мне – с филологами разглядывать в лупу волосы бритых ног Керн Анны Петровны.
Мне на Поэму Поэм, скорее всего, просто не хватит времени.
Поэма Поэм – явно из тех вещей, что, по определенью, условны.

Мне написать бы Песнь Песней, да уж написано. Берусь двумя руками за
Айсберг ассоциации всех ассоциаций.
Я стекленею в пространстве и из правой ноздри моей вытекает золотая слеза,
Некогда избежавшая экспроприацию экспроприаций.

Что вы там, братья мои, выпариваете из солутана?
Что видите вы сквозь пустые глазницы бетонных коробок?
Саймон сцапал на Ибэй надтреснутое пенсне последнего турецкого султана.
«Съел тот, кто смел. Голоден тот, кто робок».

Чурка стреножил болванку, тачает при свете примуса.
Бронсон Арройо держит разрыв в счёте в 5 очков.
В чайхане люд взволнованно обсуждает облик любовника генералиссимуса.
Винни Пух, что Брюс Ли в «Выходе Дракона», теряется в зеркальности отражений великого множества Пятачков.

Вовочка раздумывает, податься ему в неонацисты ли, в кришнаиты.
Сара Бернар обмахивается веером из перьев вымершей птицы дронт.
Вымершая птица дронт безуспешно пытается сформировать лигу своей защиты,
После садится в утлую лодку и уплывает за горизонт…

Сладострастно слизывать молоко, не обсохшее на губах лейтенанта.
Наблюдать вращение бронированного квазициклометакатаклизма в белом.
Карлик в телевизоре до смерти забивает жену фаллосом, достойным атлантa,
Напевая старинный госпел о сломанном, который не хочет быть целым.

Что вы там, братья мои, выпариваете на картонку?
Что выплакал вам юродивый с кастаньетами сквозь водопроводную ржу?
Город сбрасывает с себя лето, словно прогнивший зуб – золотую коронку.
Знаешь… змеиная ложь твоих текстовых сообщений очевидна даже налысо выбритому ежу.

[1]
Я по́днял чёрный вихорь слов
Из тех, к которым не готов.
Я гнал по небу стаи птиц.
Я гнал сквозь спальню группы лиц.

Я гнал волну – на острова.
Я стриг овец и жёг дрова,
Вплетал шитьё кобыле в хвост,
Залёгши в хворосте, прохвост.

Кому настурций, горных трав,
Кому-то – дым, проволхвовав.
Весь – вестник труб и тамбуринов,
Что твой Брюс Ли, гардемаринов.

Я верил в меру и в клавир,
Сатрап Приапии, сатир.
Я поднял чёрный вихорь букв.
Я, Нэт Кинг Коул. Я, Ванька Жуков.

…

Как чёрных слов идёт на нас волна…
Я – глух и нем, намёком слуха полн.
Мне весел час, яснее песнь сна
Затем, что ранним утром утл чёлн.

[2]
зима узлов в сетях причин,
треух истца и рог олений.
неизмеримость величин
остекленелых сочленений

затем стремим стрелу затей,
что нет уж сил в поту стрематься
остервенеет грамотей
в порыве страстных сублимаций

и ты б сорвал аплодисмент,
как зрелый персик преступлений
вылепливая промискуитет
окаменелых сочленений

обескуражив клан вахтёрш
и взбаламутив бандерш лигу
французу – масло, финну – нож
оставив, другу-греку – фигу

заматерелый истукан
в саду из царственных камелий
весь околдован, изыскав
одревенелых сочленений

ты, спорадически дробя
себя на части, ерипенясь,
сопротивленье истребя,
дал миру стих и толстый пенис!

*
О, интегратор, в плавках на балконе
Сигарой в небо-море ты пыхтишь…
На острове царит такая тишь,
(Что, пробеги по листьям пальмы мышь …)
Что твой массивный кукиш с маслом – крем-де-шиш —
Не сдвинет с места мухи на плафоне…

*
Безумен Тор. Корона – набекрень,
Течёт вино из рукавов кафтана.
В подвязках фрейлин копошатся вши.
Под париками – признаки парши…

*
Кризис жанра.
Кожура банана под чёрным сапогом жандарма Жана.
Твёрдый шанкр бонвивана.
Твёрдый шаг лейтенанта, казарма которому несказанна.
Осязание фавна
В предвкушении плотских утех на полянке.
Сладко-сладко храпит Николавна
О вожде,
На часок заглянувшем к смолянке
Или о том, что делает селянин селянке
На возделанной ниве,
На десятой делянке.
Пересохшая глотка пиита молит о пиве,
Как высохшая за мучительно долгое лето прерия
Молит безоблачное небо о дожде
И как разбухшая, переполненная разношёрстными племенами империя
Молит об освобожде

Футуролингва, Роршаха пятно.
Взрыв ощущений, море новых тем.
Мы по колено в нём, наверное, затем,
Чтоб разорвать в цепи хотя б одно звено.

Я, голосов не слыша много дней,
Сегодня, кажется, услышал издалёка.
Попробуй, Герман, не осатаней,
Весь день мотая плёнку, а под ней
Пока ещё проступит подоплёка.