Андрей Другой - Антропоморфная кукла

Я на газоне повстречал отросток Мальвы,
в тот день Я познакомился навек…
О, знали б Вы, как были Вы неправы,
когда стал знаменитым Ваш побег…
Но Вы ушли, а Я так и остался,
природы созерцая чудный миг,
Я не скитался… Просто попытался,
стать другом искренним, когда к цветку приник…

Ножки в розовых чулочках
мне приснились на досуге…
Посвящу им пару строчек
и станцую «Буги – Вуги…» 4 4 Буги-вуги – социальный танец, появившийся в Европе во второй половине 1940-х на основе линди хопа. Знаменитый буги-вуги, столько лет остававшийся «запретным плодом» для советской молодежи является одним из самых весёлых и беззаботных танцев. Относится к свинговым танцам, исполняется под рок-н-ролл и рокабилли. Наиболее близки к буги-вуги танцевальные стили линди хоп и имеющий распространение в США West Coast Swing.
Ножки в розовых чулочках,
что Я видел в ресторане,
дали повод чмокнуть в щёчку,
при знакомстве слишком раннем…
Ножки в розовых чулочках
видел Я однажды…
Точка…

ЕЁ не знаю Я – Она ещё в утробе,
но профиль ЕЁ робкий у меня меж рёбер,
а сколько нежности в дробящемся лице, —
не проживу Я столько… В будущем отце
ЕЁ Я Бога вижу и Монашку мать,
Я вечность ЕЁ образ стал бы ждать…
Волной Любви, водой тепла широкой,
расплещется рождающееся око,
и дань подспудная воздастся Небесам,
в тот миг, когда притронусь к волосам,
а кудри светлые мне упадут на грудь…
Мне в объективе будто не заснуть…

Это не Я иду, а что-то рядом по земле скачет,
глазами шалыми, туда-обратно водит,
в поисках персональной Тани, роняющей свой мячик,
чтобы дань отдать своей свободе на её природе…
А Таня прячется и ревёт, до сих пор, как дура,
а речка нежится, глубиной отражая небо,
а небо морщится, глядя на этот мир хмуро,
и где бы не была та Таня, Я там никогда не был…

Я Вам пишу, ведь твёрдо знаю,
– Я не живу…
Я доживаю…
Ибо, иначе не назвать,
тот срок, что отпустила мать…
Она дала Войну и Мир,
дала мне голод, дала пир,
контраст ссудила всех проблем,
– теперь не сплю Я и не ем,
но виноват во всём лишь Я,
коль не сложилась Жизнь моя,
и Я не жалуюсь, не плачу,
– готов решить сию задачу…
Я Вам пишу, простите слабость,
ведь Жизнь моя же,
– мне не в радость,
но и не в тягость Жизнь моя,
раз без забвения – ни дня…
Простите каламбур сей рифмы,
простите, что Любил Я нимфу…
И Вас Любил, но безответно…
За что? Не различал конкретно…
Да что Любовь?
– Страдало чувство…
Любви уж нет,
но есть Искусство…

Коль Ты пылесос, Я стал пылью…
Взасос,
целуешь Ты плоть обнажённого тела,
– Я секс не просил…
Да и Ты не хотела…
Ресницы дрожат не под тяжестью туши,
Ты помнишь формат,
– Ты выходишь из душа…
Губами, покрытыми слоем помады,
сосёшь мою сущность…
Мне больно…
Не надо…

Вспоминал Я чудо – человека,
что сейчас, возможно, где – то рядом…
Грезил Женщиной «Серебряного века»,
её образом, причёской, жестам, взглядам…
Но Она жила в особом мире,
(не бывал в котором Некто прежде…)
И распахивала дверь свиданий шире,
лишь согласно, Ей придуманной, надежде…
Платья, люрикс, шляпки под вуалью,
томный взор, заломленные руки…
Разрез глаз, наполненных печалью,
– брак с поэзией, не знающей разлуки…
Я писал о Чудо – Человеке,
может быть, сейчас Он, где – то, рядом…
В той эпохе, в том коварном веке,
умирает от бесчувственного взгляда…

Моя извечная беда,
моя всецелая проблема…
Спав крепко ночью, иногда,
– Я спал с наложницей гарема…
Она была так хороша,
Она была столь гармонична,
что трепетала не душа,
а что – то более…
И личное…
Я видел танцы живота,
Я слышал музыку востока…
Но видел, как то, свысока…
А слышал, где – то, издалёка…
А посему, встаёт вопрос :
(сказать по совести, – не только…)
С кем целовался Я взасос,
и почему звучала «Полька»?
Моя извечная беда,
моя всецелая проблема…
Спав крепко ночью, иногда,
– Я спал с наложницей гарема…