Юрий Монарха - Любовь зла 2.0

Душа немела, а тело смелое
Спиною думало: дашь – не дашь?
Сама не знала, что ты делала,
Но ты сделала карандаш.

Смешная сказка: из грязи – в князи.
Поэт в стихах неприлично гол –
Ты отсекла все старые связи,
Но оставила ствол.

И из него, как из подземелья,
Рвался сквозняк бытия,
Когда ты маялась от безделья
В юбочке без белья.

Тот карандаш нужен всем поэтам,
Херню слагающим ради славы,
И тем другим, кто уже с приветом
От Окуджавы.

Эти – слева, а те – там справа.
Слева – забвенье, а справа – успех.
Я карандаш свой, как мост-переправу,
Клал и на этих, и на тех.

Клал находчиво и умело,
Отдыхая от важных дел.
Поэт ощущает своё тело
Лишь в присутствии прочих тел.

Считают, поэт это – род сухофрукта,
Ужатый вес и объём.
Это – ускоренная прокрутка
Мыслей, не знавших поэта живьём.

Я без тебя – Бельмондо на носилках,
Глупо просравший любимую роль.
Как же нужна мне твоя точилка!
Даже больше, чем алкоголь.

И, когда ты сбежала гордо,
Свой карандаш, словно даму Шекспирову,
Я брал за горло
И репетировал.

Не всегда очевидны у гениев
Аллегории трепетных струн.
«Карандаш» это – вдохновение,
А «точилка» – твой острый ум!

Прошу фрейдистов не возбуждаться
И зря не махать руками.
В курганах книг, как в кустах акаций,
Глупо мериться карандашами 1 1 Во времена Шекспира перо и карандаш были распространёнными названиями для мужского члена: pen, pencil, penis. Примечателен перевод XVI сонета Шекспира от Либермана: «Моё перо и карандаш природы стоят напрасно» .

Не помогал холодный дождь
Ночной мольбе ко сну о ласке,
И вспомнился мне перуанский вождь
С пером во лбу и весь в раскраске.

Перу не хуже многих стран,
Где я туристкой отдыхала.
Там мне немыслимый роман
С вождём шаманка предсказала.

– С таким уродцем? Никогда!
Не буду даже из-под палки.
Не верю в это. Ерунда! –
Смеялась я над той гадалкой.

Мой смех сквозь слёзы вмиг прошёл
Когда немыслимо скользящим
Вождь, пританцовывая, подошёл
С вином в руке и жаждой страсти.

А вдруг, и вправду? Вдруг – судьба?
Мне пела флейта песнь о счастье,
Напиток выпила до дна
И оказалась в его власти.

Против природы не попрёшь,
Дрожала я и вся светилась.
Где нас застал холодный дождь,
Всё предсказание свершилось.

Но правду некто мне открыл:
Роман закончится обманкой.
Вождь этот сделку заключил
С охочей до деньжат шаманкой.

Теперь всегда холодный дождь
Напоминает мне о ласке,
В которой есть и дрожь и ложь,
И, вся в слезах, я сплю в раскраске.

Сел стихи писать на стул я,
Но не смог найти сюжета.
Голова, пишу, ты – дура,
Да ещё чуть-чуть с приветом.

Я тебе скормил Катулла,
Вслух проглочен был Овидий.
Отчего ж у трубадура
Несварение извилин?

Ела быстро, торопилась.
Нынче так не могут стряпать.
Может, где-то зацепился
И застрял кусок из Сапфо?

Всласть вчера пила Алкея,
Утром Алкмана алкала.
Видно, с книжного похмелья
Шевелишь мозгой устало.

Голова вдруг отвечает:
«Зря изводишь, друг, чернила.
Мне хана, ведь я случайно
Съела то, что сочинила».

Хотелось мне получше
мужчину, чтоб с получкой
без ежедневной взбучки
в квартиру радость нёс.
Чтоб делал всё по дому,
не ревновал к былому.
Чтоб мне, а не другому,
служил как верный пёс.

Но вышло всё иначе,
нет ни дворца, ни дачи.
Муж – рыцарь без удачи,
несносный чемодан!
Он даже не начальник,
а ходит без печали.
К щеке моей причалит
и сразу – на диван.

В жару и в лютый холод
он верен лишь футболу.
И тут хоть выйди голой
он глаз не оторвёт.
От телека, конечно!
Весёлый и беспечный,
как будто жить нам вечно.
Всё лыбится и ржёт!

Хотела бить фанфары,
но папа взвыл гагарой,
назвал нас редкой парой:
– Не надо никого
с зарплатою получше.
Ведь счастье не в получке.
Он – чемодан без ручки,
ты – ручка без него.

Не всем понятен и, порой, смешон
Язык крови, утробных соков, лимфы.
А мне мой мил и дорог. Он –
Подсказчик рифм и личных биоритмов.