Валерий Королюк - Избранное-1. Итого: из разных книг за четверть века

Отмучилось скучное лето,
Подходит худая зима.
Последняя песня – пропета,
Заброшены птичьи дома.

Но в роще, за старым бараком
Которую ночь напролет
Какая-то птаха – со страха,
А может, от счастья – поет!

Стынет в небе поздняя звезда.
Свет растратив, без следа исчезнет
В этой придавившей землю бездне,
В этой мутно-синей глыбе льда.

Ей на смену, ртутно-тяжело,
Выползет озябшее светило.
Может, хоть ему достанет силы
Подарить земле зимой тепло?

Нет, скользнуло, инеем пыля,
За холодный обруч горизонта…
Чуть дыша, затихнет далью сонной
Безнадежно-добрая земля.

Вдоль дороги простуженной
В серебре тополя
И – размытыми лужами —
В желтых иглах поля.
Гарь травы умирающей —
В ветровое окно…
Отступать не пора еще
Лету щедрому, но
Холод осени вкрадчивый,
Горло перехватив,
Над пустынными дачами
Свой выводит мотив.

Пеленой – облака над Камчаткою,
Полуостровом соли и снов,

Над страной бесшабашных, отчаянных,
Не сносящих беспутных голов,
Доброту не считающих подвигом,
Не зовущих достаток «добром»,
Не сгибающихся под подлостью,
Неподатливых на излом,
Не скулящих, не льнущих, не давящих,
Не восславленных в песнях – пока.

Над страною моих товарищей —
Пеленой плывут облака…

Слишком много желтого,
Слишком мало красного.

Фонари тяжелые.
Облака ненастные.
Пламя еле теплится.
Дует от окна.

И почти не верится,
Что грядет – весна…

I. Вопросы

Которые времена – рассвет или средневековье?
Злобой или любовью набухла моя страна?

Люди или зверье топчут земли этой травы?
Низости или славы ждать еще от нее?

Сколько еще веков – предугадать возможно ли?
Дробь – по кому – тревожная
черных товарняков?

Чьи – под чечетку шпал – головы васильковые
Скосит, сомнет по-новому
старый лесоповал?..

II.

Я не знаю на все ответа.
Ты – не хочешь слушать вопросов…
Чуть коптят мои сигареты,
Жарко пышат твои папиросы.

И слова мои – голы, куцы.
Не в пример твоим – гордым, правым,
Оперенным огнем революций,
Призывающим жар расправы.

Мы с тобой одинаково колки,
Мы с тобой – одного поколенья,
Но когда озираешься (волком) —
Чуть дрожат у меня колени…

III. Оттепель

Завтра – снег!
Упадет и выстудит
Ободренные солнцем поля,
Злые вьюги смелей зарыскают,
Будет ворон оглядывать пристальней
Горизонты твои, земля.

Только на две краски поделена,
Станешь – дикою и немой —
От бессилия,
От безделия,
Отвратительного самой.

Только – черное или белое,
И другому не быть вовек…
Вот что завтра с тобою сделает
Снег.

Пастыря
бросают на расправу
пастве,
улюлюкая «Ату-у!».
Правильно
все слажено,
по праву
топчут овцы эту срамоту.
Волкодавы, отбежав в сторонку,
щурят в небо рыжие глаза:
над отарой – пыль да гомон громкий,
никого сейчас сдержать нельзя.
Истоптав останки Полубога,
выместив свою слепую боль,
все
угомонятся понемногу
и пойдут
лизать все ту же соль.
И все так же, пастбища раскинув,
перед ними выгнется земля…
Слаще нет – травы в стране родимой,
крепче нет – родимого гнилья,
лучше доли нет,
чем дружно, стадом
продолжать движение вперед!
Волкодавы – ближе,
ближе,
рядом.
Охраняют, стало быть, народ.

Тусклая, седая синева.
Изморозь на мордах лошадиных.
Тихие, бессильные слова…
Талый, с грязью, снег и – «Наследили…»
Что – паркет? О чем я?! – Боже мой…
Пусто как!
И – ветер – двери настежь!
Где-то – шепот, всхлипы.
Ножевой
раной – свет в окне.
Февраль. Ненастье.
Кипами
выносят за порог
оттиски души Его – бумагу…
Собачонка мечется у ног
и скулит.
Сугробы – белым флагом!
Право ж, это
мудро решено:
дабы славы
лишним
не нарушить —
рассортировать:
к зерну – зерно,
и – в огонь! – плевелы
(сиречь – душу?..).
Корчатся упрямые листы —
плоть живая умирать
не хочет.
…Строки биографии – чисты.
Утро на дворе. Досмотр – окончен.

«Погоду – угадаешь по приметам,
Но запросто обманчив внешний вид:
Ты награжден, отмечен, знаменит,
Увенчан даже званием Поэта.
Свои расценки у лукавых Муз, —
Не тиражи, чины да гонорары…
Торопятся поэты в Генералы,
Мельчает поэтический Союз…», —
Державин грустно черный кофий пьет,
Молчит и реже из дому выходит
(В округе ничего не происходит,
И вряд ли что-нибудь произойдет), —
«…Все требуют печатных площадей —
Как в Вечность пригласительных билетов.
И принародно плачется Фаддей,
Что Пушкина не видно средь поэтов».