Валерий Королюк - Избранное-1. Итого: из разных книг за четверть века

Приготовив корабль к бою и походу и продержав всех по «готовности-раз» пару часов, старпом, периодически бегавший к телефону на пирсе, чтобы получить очередные указания от командира, «заседавшего» где-то в штабе на сопке, бил очередной отбой, но экипаж на берег не отпускал.

Потом, когда все мыслями были давно уже дома, поступала новая старая команда «к приготовлению», следствием которой было новое «сидение по готовности»… Одуревший от такой «боевой учебы» экипаж тихо бесился.

Наконец, к исходу вторых суток, выход отложили аж до семи утра, и тогда старпом волевым решением (но с устного благословения командира) отпустил часть офицеров и мичманов – из тех, кому было ближе всех добираться, – по домам, до утра. Младший из двух лодочных штурманов, лейтенант Раюшкин, попал в их число. Старшему, командиру «бэче-раз», не повезло – он остался на борту.

И вот теперь Раюшкин, благодаря судьбу за то, что хоть пару часов проведет у домашнего очага, стремительно несся по ночному пригороду – домой! О товарищах, оставшихся в душном, пропахшем соляром и потом «прочном корпусе», он сейчас не думал вовсе.

Всеми мыслями Раюшкин был там, за поворотом дороги, где на третьем этаже унылой рыжей громадины, зовущейся родным домом («Дом должен быть полной чашей!» – любила повторять теща), мирно спит его счастье, его жизнь – Светланка. Выпорхнет сейчас ему навстречу в своем халатике, такая бесконечно милая и теплая со сна, прильнет всем телом, и время остановится…

Раюшкин почти бежал, бежал – как летел, и не было в мире такой силы, что могла бы его сейчас остановить! Автобусы уже давно не ходили, такси тоже не было видно – третий час ночи – и круто взбегавшая в сопку бетонка, отгороженная от мира чертой кустарников, гулко отражала в пустынной темноте топот его каблуков.

«А Светланка-то сейчас спит себе спокойно и не ждет, не ведает, что мы все еще никак от пирса оторваться не можем, – радовался он на бегу, – думает: недели через полторы-две появлюсь, грустит… А я – прямо сейчас, сюрпризом!».

Стремительно взлетев на свой третий этаж, Раюшкин едва успел включить свет в прихожей и сбросить шинель, как из комнаты, неловко застегивая распахивающийся халатик, выбежала его Светланка. От радости и неожиданности, только увидев мужа, она – чего раньше никогда не бывало – побледнела вдруг и упала в обморок.

Раюшкин, к стыду своему, растерялся и никак не мог решить: что теперь делать? Постояв полминуты на месте, он заметался – бросился сначала к жене, потом на кухню за водой, потом зачем-то, прямо с кружкой, в темную комнату, но остановился на пороге, от стона лежащей в прихожей Светланки. Подбежав к ней опять, он попытался напоить ее, но не смог и, проливая воду, услышал ее стон: «Скорую!..». Быстро схватив шинель, он пулей бросился вниз по лестнице.

Как выкатился на улицу, как бежал к телефону-автомату, Раюшкин не запомнил. В голове все путалось и мешалось в стремлении помочь, защитить жену, а сердце при этом гудело от дикой радости и восторга: «Но ведь как любит-то, а? – До обморока!!!».

На беду, ни ближний, у соседнего дома, ни дальний, через две улицы, телефоны не работали. Тогда Раюшкину пришла вдруг в голову светлая мысль: добежать до дежурной аптеки, благо, от дальнего телефона до нее – рукой подать. Уж там-то, в аптеке, наверняка знают, что делать, дадут лекарство какое-нибудь, на худой конец – совет…

Он вбежал в аптеку, тяжело дыша, и тут же бросился к дремавшей над книгой молоденькой медсестре. Та – видно, спросонья – все никак не могла взять в толк, чего это хочет от нее странный военный в расстегнутой шинели и съехавшей на затылок ушанке. С трудом переводя дыхание, Раюшкин, как мог, объяснил ей, что случилось.

Сестра поняла, наконец, что телефоны нигде не работают, что до аптеки ему пришлось бежать бегом, а сам он не знает, что ему делать с женой, которая упала в обморок. После этого в глазах медсестры вспыхнул какой-то лукавый огонек, она совсем несерьезно хихикнула и произнесла:

– Стыдно Вам, товарищ майор, не помнить, что делают при такой простой вещи, как обморок!

– Почему это мне вдруг должно быть стыдно? – подумал ошеломленный Раюшкин. – Почему это я должен все знать? Да, и почему это я… майор?!

Но тут он машинально перевел взгляд туда, куда так ехидно посматривала аптекарша, и вообще перестал понимать что-либо. На его шинели, на той самой шинели, которую он, убегая, впопыхах рванул с вешалки и, набросив на плечи, не успел даже застегнуть, на его родной новенькой шинели, на ее погонах… вместо привычных лейтенантских звездочек тускло поблескивали в двух красных просветах одинокие крупные звезды. И над каждой из них красовалась ненавистная с недавних курсантских времен эмблема медицины – чаша со змеей.

Так лейтенант Раюшкин впервые опоздал к выходу лодки в море и во второй раз в своей жизни попал на гауптвахту.

Выйдя из-под ареста (после слишком бурного выяснения отношений с женой), он вынужден был, кроме всего прочего, «выкатить фугас» корабельному «лепиле», новую шинель которого, как выяснилось, в спешке прихватил еще на лодке, собираясь домой. «Врач-хирург корабельный», как старший товарищ, был (по его же словам) весьма этим фраппирован.

Гибнут цивилизации и языки, а афоризмы от них – остаются…

Прежде всего я хотел бы сказать на нашу дисциплину.

Воинская дисциплина является бичом, и мы должны за него взяться!

Разбирать негодяев – это и есть повышение воинской дисциплины.

За матросов каждый из нас несет полную ответственность, но кто-то отвечает и головой.

Наша главная задача – не лишить матроса жизни раньше установленного законом природы срока.

И как бы ни было тяжело, нужно моряка жать, жать, жать и жать, но – разумно! Я вас прошу: не гнушайтесь этого, разозлите в нем зверя, пока не взбесится.

Настроение среди нас с вами мы сами себе создаем.

Старые замечания остаются на месте.

Не будет сделано того, что сказано, – начальник остается там же.

Обижаться на требовательность высокую не следует, лучше к самим себе проявлять требовательность повышенную.

Если моряки поют песню и идут строевым шагом – это еще не значит, что они пьяные.

Как курсанты используют свободное время? После ужина начинают разбегаться во всевозможной форме одежды по тропам, перепрыгивают через забор в чем угодно.

Грубых проступков у нас много. Почему? А потому, что, видите ли, идет широко и глубоко демократизация, плюрализм выполнения требований уставных обязанностей.

Может быть, он и показухой занимался, но хочется, чтобы всегда у нас так было…

Вы лично в том плане, как я говорил, – ни гу-гу.

Конечно, можно сказать, что не все девушки приходят на танцы к нам одинаковые, есть и сомнительные в легком поведении…