Валерий Королюк - Избранное-1. Итого: из разных книг за четверть века

А Витек, видно, устав с непривычки, кланяться вдруг перестал да как заголосит во все горло: «Благодетель! Отец родной!! Не дай пропасть!!!». Полпоселка тут же из окон выставилось – чтоб картину такую не пропустить и лучше видеть.

«Подпиши, Христом-Богом прошу-у!», – орет придурок этот и, по всему видать, опять поклоны бить собирается.

Начальству нашему реклама такая, понятное дело, ни к чему. А что делать – не знает. Такой вот показательный случай. Напоказ, то есть.

Начштаба поначалу подумал было, что парень просто пьяный или там умом двинулся, а потом видит: глаза-то у него – хоть и в слезах, а не пустые, не бездумные… Мысль в них какая-то просвечивает. Особенная какая-то. Тяжелая.

И – подписал он ему рапорт, сразу. И даже ничего потом Витьку за это не сделал, ну, вляпали пару выговорёшников – и практически все! Легко, одним словом, «герой» отделался.

…И продолжает все еще лейтенант Меньшов у нас служить и морячить, потому как специалист он – хороший. А жена его с дитём в поселке теперь живут – в двухкомнатной квартире (с подселением). А теща его давным-давно домой смоталась, практически сразу. Так что и огород городить вроде бы не с чего. Однако сам видишь, что иногда с людьми дурная голова делает! А слухи об этом побродили-побродили от дома к дому, да и завяли в районе коровника. Потому как новых – вполне хватает.

Вот такой вот наглядный пример, хотя и не шибко примечательный, – для каждого, кто понимает.

Ну, начальство наше! – я, прям, не знаю. До чего ж дошлое, до чего все ж таки принципиально-твердое: любого насквозь видит и уж если чего сказало, так до конца, до последней крайности своего добьется!

Я даже иногда подумываю: где это их всех, будто нарочно, подбирают? Или, может, растят специально? Я про большие дела не говорю, тут не моя голова нужна, а ты погляди: даже и в малости, в чепухе какой-нибудь, ну все – до тонкостей, до крупиночки – давно отработано. Прямо – ух!

Да вот, вчера, к примеру, взять: вручают мне двух матросов-разгильдяев, чтоб я их, значит, к дежурному врачу сводил, на подпись. И быстренько потом на гауптвахту доставил. Это правило у нас такое – перед арестом всегда здоровье проверить полагается, для проформы.

Ну, веду, естественно, в санчасть.

А там дежурит как раз докторишка какой-то новый, – видать, только появился в наших краях, я его не знаю. И не освоился он, видать, пока еще в нашей обстановке.

Они, молодые, почти все обычно странные какие-то, пока не освоятся, не обтреплются. Вот и этот тоже: нет чтоб черкнуть в бумаге, как положено, что живы-здоровы хулиганы мои и противопоказаний к содержанию «на курорте» не имеется, и вся недолга. Так нет, ему, вишь ты, осмотреть их да опросить очень хочется! Засвидетельствовать, так сказать. Будто бы до него начальство уже не рассмотрело их всех как следует.

Ну, осматривает.

Один гад ему на одно вдруг жалуется, другой – на другое… Известное дело: на «губе» сидеть кому охота?

Лейтенантик-докторишка и расклеился: тому таблетки выдает, другому осмотр терапевта назначает и обоим диагнозы пишет – прямо в записках об арестовании! И, главное, резво так, я даже перехватить у него эти бумажки не успел.

– Чего ж ты, – говорю ему, – делаешь?! Головой, – говорю, – подумай: разве ж их теперь с такими сопроводиловками на «кичу» посадишь?

А он отвечает:

– Вылечатся, тогда и посадите. Здоровье – прежде всего!

И улыбается радостно, через очки свои дурацкие.

– Да-к, сейчас садить-то надо, как ты не поймешь, лейтенант? Начальство приказало: прямо сей-час и садить! Не-мед-лен-но. Понятно тебе?

А докторишка этот – удила закусил, и ни в какую. Что-то там – не то совесть, не то еще чего – не позволяет ему про больного человека писать, что здоровый. Объяснял я ему, объяснял, да что толку? Тем более – запись уже не переправишь…

Ну, ладно, увел я арестантиков своих «болезных». По команде все, как положено, доложил.

Пяти минут не проходит – шум, гам, тарарам: вызывают этого принципиалиста аж к самому начальнику штаба! На ковер.

И прям с порога, естественно, принимается начальство наше вполне грамотно ему втолковывать – что почем. Объяснять ему начинает, что он глубоко неправ. Что не ему, дураку, поучать старших – кого и когда сажать. Что сверху гораздо виднее, чем из того места, из которого он тут высовывается. И что служба его только пока начинается, а с таким началом служить ему будет ой как несладко, потому как служебного чутья у него никакого до сих пор нет, напрочь отсутствует.

– Чутья, может, и нет, а чуткость к людям – есть… – ляпает в ответ докторишка этот на свою голову.

Вот когда только по-настоящему и началось!

Я даже от двери отпрыгнул – подальше. Не дай бог откроется, тогда и мне сдуру перепасть может. Только и в конце коридора это громыхание слыхать было, хотя вроде бы стены у нас – толстые…

Проходит время, зовут туда же, в кабинет, флагманского врача. И, видать, вдвоем уже продолжают «топтать» глупыша этого. Разъяснять!

Вышел он от них – красный, как из бани – очки, и те будто вспотели. Губы дрожат, едва сдерживается, но – гордый: на своем достоял, запись в сопроводиловке не исправил!

А чего, спрашивается, добился?

Ну, про службу дальнейшую говорить не буду, время еще покажет, какая у начальства память.

А что до дела, так все равно ведь – не по его вышло. Оформили, естественно, новые записки об арестовании – на обоих разгильдяев. А за доктора в них флагманский, как водится, и расписался. Все как положено, чин чинарем: будто – здоровы и противопоказаний к содержанию в особых условиях гауптической вахты не имеют!

И отвел я их, болезных этих, туда, куда следует. Сидят теперь, небось, на «киче» и про болячки свои не вспоминают. У нас это – быстро!

А я вот себе думаю: чутье-то, оно – конечно… Но одного чутья в нашем деле мало. Здесь больше – этикет нужен. Воинский.

Этикет, он, знаешь – штука тонкая. Главное в нем – не соваться куда не надо, где давно уже все отработано. Ну а если уж сунулся – сиди да помалкивай, на глаза начальству не попадайся. Пригнись и жди, пока пронесет. Не тобой здесь порядки заведены – не тебе их и менять…

Это что-то вроде замка или предохранителя. У каждого служаки он должен быть – обязательно! Без этого у нас – никуда: ни тебе службы нормальной, ни карьеры (в хорошем смысле этого слова), ни покоя. А военному человеку – в особенности!

Жаль только – не каждый еще этим, как я, проникся.

Час назад старпом, заглянув в рубку, сказал ему: «Иди отдохни, штурманец. Но в шесть утра чтоб – как штык – на корабле: приготовление».

Такая щедрость была удивительной, отпускали не всех. Второй день подводная лодка собиралась выйти в море, второй день выход откладывался с часу на час, и второй день вся команда не сходила с корабля: сначала «крутили приготовление», потом «сидели по готовности», дожидаясь разрешения на выход в море. Потом высокое начальство, по каким-то одному ему ведомым причинам, резко меняло планы.