Михаил Лиознов - 20 глав о любви, или Вечное солнце мятущейся души…

Все они восхищались моим стихотворением «Талисман»:

Есть талисман священный у меня.

Храню его: в нем сердца все именье,

В нем цель надежд, в нем узел бытия,

Грядущего залог, дней прошлых упоенье.

Он не браслет с таинственным замком,

Он не кольцо с заветными словами,

Он не письмо с признаньем и мольбами,

Не милым именем исполненный альбом,

И не перо из белого султана,

И не портрет под крышею двойной…

Но не назвать вам талисмана,

Не отгадать вам тайны роковой.

Мне талисман дороже упованья,

Я за него отдам и жизнь, и кровь:

Мой талисман – воспоминанье

И неизменная любовь!

… Да – я принадлежала к Золотому веку русской поэзии, печаталась в одних журналах с Пушкиным и со всей его плеядой, и вслед за ним написала стихотворение о патриотизме российских сынов. Пушкин ещё смолоду убеждал, что гордиться славою своих предков не только можно, но и должно. Не уважать оной – есть постыдное малодушие. И тогда я вспомнила князя Пожарского. (Пройдёт 200 лет, и мои потомки 4 ноября будут отмечать День народного единства – предвидела ли я это?)

Об этом моё стихотворение «Посещая московскую Оружейную палату»:

Здесь много видим мы и радостей и славы,

Доспехов и держав, престолов и венцов;

Здесь Русская земля скрижалью величавой

Почтила подвиги исчезнувших веков.

Владимир и Борис, татары и Мстислав –

Все след оставили в таинственной палате;

Но больше всех кольчуг, доспехов позлащенных

И кубков дедовских и чарок вековых,

И всех сокровищ, тут веками взгроможденных –

Мне люб здесь меч один, – меч бедный и простой,

Без пышного герба… меч ратника стальной…

Но он один решил событья мировые;

Он в битву тысячи водил других мечей,

Победой искупил честь Родины своей, –

То меч Пожарского, спасителя России!!!

Сей меч нам к Родине велит питать любовь,

Служить и делом ей, и словом и советом!

Склони же голову пред ним и удались с обетом

За Русь не пощадить ни жизнь свою, ни кровь!..

…А дальше была первая любовь, а затем несчастливый брак с богатым графом Андреем Ростопчиным, чей отец – московский генерал-губернатор велел сжечь Москву в 1812 году. Увы, мой Андрей совсем не походил на толстовского, тоже Андрея, только Болконского…

Несмотря на то, мой муж был человек неглупый, он ухитрился (в продолжение 30 лет) промотать огромное состояние, оставленное ему отцом. Он прокутил великолепный дом в Москве, роскошные имения в лучших российских губерниях, картинную галерею, библиотеку, знаменитый Ростопчинский конный завод… и проч., и проч.

Что мне было при всём этом предпринять? Своё разочарование в замужестве я топила в литературе: стихи, проза, драматургиянадолго становятся моим основным делом. Не скрою – я была счастлива тем, что моё имя быстро стало известным: стихи появляются в центральных журналах «Московский наблюдатель», «Библиотека для чтения»,«Современник», издающиеся в Санкт-Петербурге и в Москве. В то время обо мне и пошла поэтическая слава, все в один голос говорили, что в этом равнодушном мире появился неравнодушный человек с живым умом, живым и благородным сердцем, чистейшей душой.

Именно тогда князь Вяземский писал другу Александру Тургеневу: «Каковы стихи? А? Могли бы быть Жуковского, Пушкина, Баратынского; уж верно не отказались бы от них; и неужели ты не узнал голоса некогда Додо Сушковой, а ныне графини Ростопчиной? Какое глубокое чувство, какая простота и сила!».

…Но вернусь к своей семейной жизни. Я прожила в браке до конца жизни с этим кутилой и повесой (А. Росточиным), со своей своевольной свекровью, фанатично ударившейся в католицизм и наполнившей наш дом ненавистными кседзами…О, нет, я никогда бы не смогла срифмовать «Любовь – Свекровь»!

…Потом было мимолетное счастье с сыном знаменитого историка Н. Карамзина – по иронии судьбы его также звали – Андрей, ему я вне брака родила двух детей…

Много писем написала я Андрею Карамзину, но пришло время, началась Крымская кампания, и он уехал на войну.

Там много их было, весёлых гостей,

И много шепталось приветных речей…

Один лишь там не был. Но этот один –

Всех дум и желаний моих господин.

Но, но, но… я ведь была замужем, хотя к этому времени совершенно не любила мужа.

Закон, язык, и нрав, и вера –

Нас разделяют навсегда!..

Меж нами ненависть без меры,

Тысячелетняя вражда.

Меж нами память, страж ревнивый.

И токи крови пролитой…

Муж цепью свяжет ли златой

Порыв жены вольнолюбивой?

Расстаться! Брак наш – грех!..

Сам Бог благословить его не мог!

И снова, и снова вспоминала я о нем:

Другие в тягость мне! Нет силы

Для них терять слова его,

И только б с ним я говорила,

Так я писала в разгар Крымской кампании, когда его не было рядом со мной. Андрей с войны не вернулся. Он погиб. Погиб, как это не печально. С того самого момента моя линия жизни резко пошла вниз. Оплакивая его, я писала:

Мы прежде изредка встречались,

Тайком, наедине, в тиши;

Те встречи редко удавались,

Но были дивно хороши…

Бывало, все условья света

Мы чтили свято, глубоко,

И вечное притворство это

Обоим было не легко…

Никто не знал, что мы знакомы,

Что мы – друзья, никто не знал…

Зато, какое счастье дома,

Когда день счастья наставал!

И, когда его не стало, всё изменилось в моей измученной душе.

Дрожа, бледнея, замирая,

Сто раз к окну не подхожу;

Сквозь слёзы, взоры потупляя,

Ни на кого уж не гляжу…

Ни для кого не наряжаюсь,

Цветов условных не ношу,

С утра на вечер не сбираюсь,

На встречу счастья не спешу…

Несчастливая любовь, невозможность простого человеческого счастья, жажда открытости, душевного участия, столь редкого в окружающем меня обществе, породили мотивы разочарования и протеста в моей поэзии. Настало время, и вот я пишу стихотворение «На прощанье…»:

А мы-то – помним, мы-то знаем,

Как чист был союз наш святой!

И мы о былом вспоминаем

Без страха, с спокойной душой.

Меж нами так много созвучий!

Сочувствий нас цепь обвила,

И та же мечта нас в мир лучший,

В мир грёз и чудес унесла.

В поэзии, в музыке оба

Мы ищем отрады живой,

Душой близнецы мы… Ах, что бы

Нам встретиться раньше с тобой?!?

Прощай! Роковая разлука

Настала… О, сердце моё!

Поплатимся долгою мукой

За краткое счастье своё!..

В письме одному из друзей, спустя полгода после гибели Андрея, у меня вдруг вырвались такие слова: «Я хочу бросить писать и сломать свое перо; цель, для которой писалось, мечталось, думалось и жилось, эта цель больше не существует; некому теперь разгадывать мои стихи и мою прозу и подмечать, какое чувство или воспоминание в них отражено! Что свету до моих сочинений и мне до его мнения и вкуса!»