Алла Горбунова - Кукушкин мёд

ветер, цветы, лёгкий пар над водой, туман

пустой пляж, рядом с соснами мусорные мешки

разбросанные игрушки в песке

и всё это подходит к нему и поёт без конца

вот чей-то мизинец, и он на самом его конце
между водой и небом, сидит, замерев
пока мимо проходят ужас и красота

он созерцает
он познаёт

чистое бытие

любовь, вдохновенье, ночной полёт

одиночество, смерть

присутствие и отсутствие божества

пение всех вещей под нетварным солнцем без всяких слов

не шелохнувшись, не дрогнув
в ночном дозоре

утром муравей спускается по травинке обратно вниз
сумерки шелестят, уползая, в траве:

хорошая ночь, муравей
хорошая ночь

мечутся мотыльки у фонаря,
движутся беспорядочно, суетливо,
как подбитые беспилотники.

ночь как будто статична,
но нигде нет покоя, всё мелко рябит,
мерцает, как старые телевизоры, мониторы.

дрожат листья и ветки.
запутанны траектории мошек.
неисповедимы пути улиток.

беспорядочный, тихий,
судорожный стрёкот наполняет воздух.

если прислушаться –
стрекочут все вразнобой.

вдали вразнобой стучат вагоны
проходящего товарняка.

от фонаря свет тоже идёт
какими-то разорванными пучками
и вибрирует в темноте.

темнота не монолитна:
она распадается
снова и снова и снова.

всё движется быстро-быстро,
как зрачки спящего в фазе быстрого сна.

беспорядочно, суетливо
движется материя,
претерпевая свою катастрофу.

и в небе планеты
движутся так же, как эти мошки и мотыльки,
как глаза спящего,
как подбитые беспилотники.

и оттого на Земле
всегда немного укачивает.

белые динозавры в небе – облака
едет бетономешалка –
строят дом, большие ворота закрыты, висит замок
закрыто! закрыто! здесь была
бетономешалка – у-у-у! -
трицератопсы в небе, о мама птеранодон!
беговел – это карета, мы едем на бал
бал – это рынок, рынок – это цирк
(он приезжал в июне)
шатёр на участке – это тоже цирк
цирк это панда чу
он чихает и цирк улетает
вот хозяйственный рынок
и трактор, синий трактор, по полям-
по полям синий трактор едет к нам
а вот дяденька с тачкой —
старый МакДональд
old MacDonald had a farm ИА-ИА-Ё!
на рыночной площади
такие вкусные пышки
упал тапоть слетела панама
сам! сам! сам!
хочется пышку хочется
смотреть поезда
среди паровозов и тиранозавров
бегать по пляжу

утки гуляют по щербатым мосткам
коряга молча лежит в воде
как земляной древесный озёрный
подгнивший трухлявый дед

что-то внутри коряги булькает и кряхтит
что-то в озере пускает маленькие пузыри
выгуливает старушка двух колли без поводка
шерсть колли как войлок, морды грустны

кое-где из труб тянется дым
огородные пугала машут руками
и осенние осы пируют в тарелке с тыквой
и растут вдоль тропинки
ядовитые красные ягоды ландыша

в конце лета лягушка прыгает по шоссе.
на дороге лежит сдувшийся дохлый ёжик.
яблок очень много. белый налив уже сладок.
подбираем паданцы в миску.

пили мерло, отдающее спиртом, тёмное, из магазинчика
у станции,
и пальцы теперь по клавишам не попадают.
вчера голова была стиснута обручем, летали мушки
перед глазами,
тошнило, болел висок. ночью

ледяные пальцы сжимали моё сердце. я просыпалась
и на сына смотрела, и словно семь мечей были
воткнуты в сердце,
как у Богородицы. я засыпала и вновь просыпалась,
и от одной только мысли мне становилось чуть легче,
и я про себя проговаривала эту мысль:
«я чувствую нестерпимый животный ужас.
мне кажется, жизнь моя кончилась».

самые лучшие дни лета выпали на эту неделю
в конце августа. лес
тёплый и сухой, сухое тёплое солнце, днём жарко,
а вечером холодно.

уже не будет до следующего лета этих райских дней
с кофе на лужайке, с прогулками к озёрам, с птицами,
соснами…
дней, которые щёлкали, как мгновения,
дней, которые я зачем-то портила.

Егор бежал по тропинке голый,
в одном только памперсе, и мы шли и зачем-то ругались,
и он бежал ко мне через пляж
в облаке пыли песочной, такой счастливый, ушастый…
и мы к озеру шли и шли, мимо дома из шпал
и красивых домов,
участков на горе и участков прямо в лесу.

и, когда Егор прыгал на батуте,
у него вдруг поднялись волосы
от статического электричества,
это было так странно, как будто начался конец света –

вот так незаметно, тихо,
пока по озеру плавали лодки,
и мальчик с бабушкой вышел из леса с мешочком грибов,

пока мы покупали в магазинчике у станции что-то на обед:
курицу хе с морковью, чтобы не готовить.
пока я варила сосиски, срок годности которых
вышел неделю назад.

сегодня на детской площадке девочка вдруг
подошла к Егору
и ударила его камнем в голову.
ни с того, ни с сего. почему?

время истончается, на голову мне течёт,
как холодная вода в душевой —
я намылила волосы,

но горячая вода вдруг закончилась в бойлере. за лето

я не прочитала ни одной книги:
открыла одну, посвящённую нам с тобой,
и долго читала эпиграф из Лао-цзы, так всё лето
читала этот эпиграф и дальше прочесть не смогла:
«Не выходя из двора можно познать мир».

И пока я читала снова и снова эпиграф к книге,
написанной для меня и тебя,
лето и кончилось, и времени больше не будет,
чтобы прочесть эту книгу, и жизни не хватит,
чтобы добраться до первого слова.

Но последнее слово я знаю и так.
Это слово «помнить».

А два последних: «не помнить».

«Всё впереди, но нам лучше об этом не помнить».

Цель бомжевания.
Пережить время бурь и волков.
Сесть на корабль из костей мертвецов, встретить
людей конца света.
Жечь костры на кладбищах паровозов, пока ногти
вспарывают землю и вырастают деревьями.
Бомжи строят драконов, чтобы летать над пустошами.
Бомжи воют на Луну, облизываются на Солнце. Бомжи
жгут костры из автомобильных покрышек и смотрят
на звёзды.
Они бродят по пустоши, по полям и входят в сны
давно умерших людей, поселяются в них, как
в выморочных домах.
А ты?
Какова твоя цель?