Андрей Артёмов - Нравы времени

Феникс! Но Россия и жар-птица!
Сам Господь распорядился так…
Ясным взглядом зрят в глубокий мрак
Только здесь страдальческие лица.

Двум огням: спокойствию, стихии
Место безграничное нашлось —
Только здесь, в России, повелось…
Много раз простит Господь России.

Улыбку Джоконды теперь не своруешь:
Она как печать на холсте средь веков.
Влюблённый поэт! Как прежде ревнуешь?
Любовь совершить вновь преступно готов?

Что станет улыбка Джоконды преступной,
Едва ль Леонардо да Винчи мог знать,
А если бы знал, то поэту доступной
Была бы она – недоступная стать.

Улыбка Джоконды – усмешка счастливца!
Увы, живописец из дальних веков,
Похожий вполне на поэта-ревнивца,
О ней не писал (не оставил) стихов.

Поэт-живописец не словом, а цветом
Улыбку Джоконды свежо написал —
На радость, быть может, потомкам-поэтам,
Чтоб кто-нибудь словом её воссоздал.

Чтобы лебедь вновь вернулся,
Нужно небом прежде стать.
Чтобы он земли коснулся,
Нужно миг любви поймать.

Лишь тогда, и то, быть может,
Если только не спугнуть,
Лебедь кликом потревожит,
Чтобы взять с собою в путь.

Вот тогда бесповоротно
Нужно снова небом стать!..
Вот любовь, пусть и бесплотна,
Может счастливо страдать!..

Не глядя хотелось сбежать на Кавказ,
Живой Дагестан чтоб увидеть повторно,
Но случай, бывая острее в сто раз,
По сердцу прошёлся игриво-задорно.

Повторно влюбиться хотел в Дагестан,
Но случай… Коварная подлость людская…
Какой-то холодный стеклянный туман
Окутал меня – вот и мрачность сплошная.

Хотелось сбежать прочь… Твердились слова:
Влюблённый единожды дважды едва ли
Сумеет влюбиться, коль верность жива?..
Кавказа манящие выси и дали!..

Она стояла у окна,
Едва заметно дрожь блуждала
По ней: была обнажена —
И так таинственно молчала.

Окно открыто. Ночь. Луна.
Дрожащим голосом сказала:
«Ведь я луною быть должна,
А я твоей любимой стала».

И я ответил тихо ей,
Обняв её и грудь и плечи:
«Ты и тогда была б моей,
Твои б немые слушал речи».

Стояли оба у окна.
По ней заметно дрожь блуждала.
Сказать хотела мне она…
Но что-то тайно умолчала.

Она стояла, чуть дрожа,
Безмолвно что-то говорила,
Её смиренная душа
Меня в любви боготворила.

Спрятался волк
В шкуре ягнёнка;
В том-то и толк,
Чтоб поросёнка
Слопать.
Но вот,
Случай, однако, —
Случай не тот:
Злая собака
В шкуре своей,
Что ей дороже,
С волком – ей-ей! —
Встретилась всё же.

Идём-бежим мы без оглядки —
Идём-бежим, закрыв глаза:
С собой играем сами в прятки,
Уже ничем не дорожа.

Вот только случаи прозренья
На миг являются не вдруг
И нам твердят из огорченья:
Играть пока что недосуг.

Вино, и музыка, и смех,
И девы юные, и карты —
Всё это было – был мой грех:
Ох, эти юности азарты!
Теперь же нет былых потех.

Теперь азарт мой – страсть одна,
Она дана мне в поощренье:
Стать одиноким… Тишина!
Где мысли – грусти просветленье…
Наказан счастьем я сполна.

Красавица Кавказских гор
В себя заставила влюбиться,
В любви моей могла гордиться,
А не любить – уже позор.

Я думал: вновь увижусь с ней,
Но случай подло-несуразный
(И он всегда бывает разный)
Лишил нас в раз счастливых дней.

Прости, красавица, меня!
Господь не дал нам новой встречи.
Любви я помню наши речи,
Что были горячей огня.

Любил тебя и до сих пор
Люблю как ангельское чудо,
Но без тебя мне очень худо,
А не любить тебя – позор.

Люблю я рисовать
Квадраты без углов
И точно так искать
Правдивость без основ.

Квадраты просто так
Рисую так себе.
Правдивость, как-никак, —
Она в моей судьбе.

Судьба не без углов —
Особенно моя,
Квадраты без основ
Рисую, мысль тая.

Основы – ерунда,
Что нет у них углов.
Квадраты – не беда:
В них сложных нет основ.

Какой-то сукин сын паршивый
Дорогу перейти надумал мне,
И пусть интеллигент я вшивый —
Меня ли можно хлопнуть по спине?

И сам я никому дорогу
По вшивости своей не пробегал,
Единственно – и слава Богу —
Её я неустанно уступал.

Её я уступил и сыну,
Который перешёл дорогу мне…
Взорвавшись, быстро я остыну,
Чтоб мне тому не хлопнуть по спине.

И, слава Богу, наша разна
Одна дорога-путь; но, чёрт возьми,
Мне если встретить несуразно
На ней его, из сукиной семьи.

В железной клетке с позолотой
Поёт чудесно соловей,
Увеселительной заботой
Тоски не оживит ничьей.

В железной клетке затемнённой
Поёт возвышенно поэт,
Он несвободой оскорблённый:
Ему духовный нужен свет.

В железных клетках каждый лично
Поёт – поэт и соловей:
Один – чудесно, безразлично,
Другой – о радостях людей.

Нет, я не Лермонтов, другой,
Никем не знаемый избранник,
Как он, заблудший в думах странник
С какой-то странною судьбой.
Я поздно сделался поэтом;
Мой ум покой не возмутит,
В душе моей холодным светом
Едва ли сердце осветит.
Какой читатель старомодный
Изведает души глубин?
Укажет кто толпе народной,
Что вот Поэт ещё один?!

Чёрный ангел, белый чёрт —
Мир вокруг перевернулся;
Ангел горестно упёрт,
Чёрт печально улыбнулся.

Я раздвоен, чёрт возьми.
Боже правый! Что творится?
Словом верным вразуми,
Чтоб к Тебе душой явиться.

Чёрный ангел, белый чёрт,
Сбросьте странные одежды…
Впрочем, я и сам упёрт:
Юные надел надежды.

Вчера такою ты была,
Что вдруг с восторгом испугался:
Ты розой свежею цвела,
Тебя коснуться не решался.